Слипер и Дример

кажется, что слово «попрыгаец» уже звучит пугающе чужестранно и может означать совсем

не милого изначального зайчишку? А грань -то была так тонка, и переход столь незаметен…

3

Попрыгаец

Я сидел кружком и ждал. А потом всеми своими четырьмя лёг во все стороны. Несколько

секунд как будто ничего не происходило. Вдруг внутри что-то неуловимо щёлкнуло, пискнуло, и

писк этот стал стремительно набирать громкость. И всё началось. Звуки сомкнулись вокруг. Всё

стало гулким. Уши заложило. Пространство сузилось и обтекло все мои пока ещё разделённые

тела по краям. Затем всё вокруг и внутри меня медленно, с нарастающей скоростью, двинулось.

Так поезд порой незаметно трогается с вокзала, пока вы увлечённо разговариваете с попутчиками.

«Ой, смотрите, а мы уже поехали!» — «Да ну?»

Так и здесь. Незаметно. Двинулось. Сначала прямо. А потом ноги стали тяжелеть и пошли

вниз. И всё начало куда-то падать по наклонной скользкой плоскости, словно разгоняющиеся сани

бабского слея по ледяному водосточному жёлобу. Ощущение скорости росло и росло.

Разгоняющиеся сани. Разгоняющийся автомобиль. Разгоняющийся самолёт. Разгоняющаяся

ракета. Разгоняющееся что? Скорость становилась совершенно неописуемой. За границами

обтекаемого, превратившегося в снаряд из мутного пластика, единого теперь тела всё слилось в

непрерывный, неразличимый поток. И только меняющиеся перегрузки свидетельствовали о том,

что в движении происходит смена направления. Как сквозь сон до слуха доносились чьи-то

далёкие переговоры по рации, обрывки проносящейся мимо музыки, смех, кусочки ругани… То,

среди чего летело моё тело, иногда менялось. Ощущение скользкого льда плавно перетекало в

чувство движения сквозь глубокие толщи воды, а затем всё срывалось с какого-то невидимого

края в бездну вертикальной стеклянной шахты. Желудок зависал в горле от внезапной

невесомости, но плавный выход из вертикального падения в спиральную дугу заставлял все

органы внутри тела опять прильнуть к позвоночнику. Кривизна поворотов увеличивалась,

перегрузка нарастала. Невидимый и неуловимый разумом лабиринт кружил меня по своим

тоннелям. Тяжесть давила всё сильнее. Медленно, но неумолимо. Вода. Жар огня. Опять

скользкий лёд. И так долго. Всё это было очень долго. Менялось всё вокруг. Менялся я. Менялось

тело. Менялось сознание. В какой-то момент внезапно позабылось, где я, шо я цэ такое и зачем.

Позабылась вся прошлая жизнь с её нелепостями. А что было до того? Что было вообще до

жизни? И что есть такое эта самая жизнь? Это тоже забылось. О будущем подумать было просто

нечем. Только одно всепоглощающее Сейчас. И два чётких ощущения. Плавность и немыслимая

дикая скорость. А потом, когда я потерял счёт времени, скорость стала падать. Замедление.

Тянущееся медленное торможение. Затем то, во что превратилось моё тело во время этого

сумасшедшего путешествия, скользнуло, словно капсула, в смутно ощущаемое гнездо. Невидимые

и непонятные пазы влезли в какие-то соответствующие им невидимые и непонятные желобки.

Что-то мягко сомкнулось со всех сторон. Полная остановка. А затем кокон моего тела раскрылся

лепестками, словно цветок, во все стороны. И я ослеп от внезапного яркого света. Винт хвостами.

Прыг-скок.

4

В больно синем висю, где хрипещут лосины

— Здоровеньким будь, Слипер!

— Сколько осеней, Дример!

«Слипер и Дример. Добро пожаловаться. Заходите как хотите». Вывеска на доме слегка уже

поистерлась, как и сам Дом. Кусты вокруг Дома смыкались ровными рядами солдатских шеренг и

расходились во все стороны кругами, превращаясь в большие деревья. Конца и края Лесу не было.

По крайней мере, так гутарили местные его жители, ибо никто этого самого края не видел, и даже

боялись предположить, что же он собой представляет. По тому, как Дример иногда пел «…край

суровый, тишиной помят», они понимали, что край ентот — не совсем дружелюбная штуковина и

разумению не подлежит. Разумение с потолка вторило: «Не подлежал со мной этот край ни под,

ни над. Разные тут и лёживали рядышком, и надлежали, но краю вашего не видало я». Ну и

оставили его как есть.

Мы, дорогой читатель, улыбнулись, ибо знаем: разве ж оставится нами в покое то, чему нет

нашего объяснения?

— Ни за что! — мявкнула Терюська.

Братья Слипер и Дример были единственными, кого Лес хоть как-то слушался. Но кто же из

нас не горит желанием иногда немного почудачить? Поэтому и Лес вёл себя иногда совершенно

безответственно, путал дороги, плутал сам, запутывался вовсе и жалобно звал Дримера или