Слимпер

На столе первого яруса было разложено множество любопытных предметов – вещи сохранились на удивление неплохо, хотя чувствовалось, что ими всеми когда-то пользовались, и пользовались в сражениях: на многих предметах были глубокие царапины, подпалины или вмятины. Скорее всего, эти вещички когда-то принадлежали тем, кто нынче лежал на верхних ярусах. Легионерам-контрактникам. Профессионалам.

Семён медленно шёл вдоль изогнутого стола, держа руки за спиной, чтобы ненароком не зацепить рукавом какую-нибудь вещицу и тем самым случайно её не включить; шёл, часто останавливаясь и внимательно разглядывая очередной экспонат посмертной выставки, ломая голову над тем, для чего мог служить тот или иной предмет.

Ну, предположим, с кинжалами и мечами всё было более-менее понятно: оружие как оружие, пусть и с некими особыми магическими возможностями, но привычное, можно сказать – понятное. А вот как можно было объяснить, предположим, небольшую кожаную мухобойку с серебряной витой ручкой, лежавшую возле коллекции крылатых метательных ножей?

Кожаная хлопалка на витой ручке была густо покрыта чёрно-багровыми пятнами, глянцево блестевшими, словно сырая киноварь; багровые пятна были усеяны крупными белыми точками. Ну вылитый мухомор на серебряной ножке! Только плоский.

Семён нагнулся, чтобы рассмотреть мухобойку поближе и тут же с воплем отпрянул от неё: белые точки оказались налипшими на кожаный квадрат хлопалки полураздавленными скелетами. Человеческими скелетами. Микроскопическими.

– А, легендарная хлопушка Оттерега! – обрадовался Мар. – Как же, слышал, слышал… Одним махом сотню врагов побивахом. Вон она, оказывается, где находится! Значит, и герой Оттерег где-то поблизости должен быть. В одном из ящиков наверху, несомненно. – Медальон тяжело вздохнул. – Вот так, ёлки-палки, и проходит мирская слава… Тебя, рано или поздно, в ящик засунут, а твои ценные шмотки на общий стол выложат, для всенародного осмотра. В назидание, так сказать. Эх-хе-хе…

– Ого! – обрадовался Семён. – Выходит, ты и с легендарным оружием знаком? Чего ж ты раньше молчал-то?

– Так ведь ты меня о нём никогда раньше и не спрашивал, – несколько удивлённо ответил Мар. – Да и чего о том оружии было говорить – легендарное, оно и есть легендарное! То есть все о нём знают, но реально никто его не видел. Оружие, пропавшее без вести.

– Я – не все, – отрезал Семён. – Ничего я об этом легендарном оружии не знаю! Слыхом не слыхивал. Оно, небось, родом из разных Миров и попало сюда вместе с их покойными владельцами… хотел бы я знать, кто о них так позаботился?

В общем, если что из вещей опознаешь, сразу рассказывай. Договорились?

– Конечно, – охотно согласился Мар. – Я много легенд знаю! Вот, например: видишь шлем? Золотой, с наушниками? Это чародейный шлем дальновидения. Никакая магическая преграда ему нипочём, всё видит и слышит! Так, во всяком случае, говорится в легенде о чокнутом великане Додо. Суть легенды вот в чём: жил-был в Выгребном Мире кровожадный великан Додо, который ещё в детстве сошёл с ума, увидев своё отражение в луже, и…

– Вон тот, что ли? – Семён прошёл вдоль стола, с трудом приподнял и взял на руки блестящий шлем, отдалённо напоминающий мотоциклетный: шлем дальновидения был сделан из чистого золота и к длительному ношению не предназначался – очень уж он был тяжёлым.

По бокам шлема имелись серебряные выпуклые улитки, направленные раструбами вперёд, в сторону лицевой части; на лицевой стороне шлема присутствовали откидные, на манер забрала, непрозрачные очки из толстого мутного стекла.

– Попробовать, что ли? – в сомнении спросил Семён, взвешивая шлем на руках. – Килограмм десять будет. И как они его носили?

– Попробуй, – оживился Мар. – Самое время узнать, что наш друг-археолог делает. Небось сидит в пентаграмме, по уши в защитной магии, и тебя выкликивает. Он же не знает, что ты уже здесь!

– Эт-точно. Выкликивает, – усмехнулся Семён и, повернувшись лицом к стене, противоположной исчезнувшему входу, надел шлем на голову.

В тот же миг у Семёна перехватило дыхание от неожиданности – он как будто снова оказался на улице: жёлтый мавзолейный свет превратился в сочное наружное многоцветье. Шлем усиливал изображение, самостоятельно регулируя по необходимости и яркость и чёткость: видно было всё как на экране хорошего монитора – от ближней трещинки на выступе-основании мавзолея, до камушка на вершине самой дальней скалы. Стоило лишь навести взгляд на что-либо, как шлем сам подбирал нужное увеличение.

Одновременно Семён услышал множество звуков: глухой грозовой рокот, – видимо, где-то далеко шла гроза; шорох осыпающихся со скал камней; шелест ветра в вышине, и – голос. Голос звучал чётко, каждое слово можно было различить без труда: это говорил профессор Шепель. Отдавал кому-то распоряжения.