Слепцы

– Во-сем-на-дцать… – шепчу я, чувствуя, как в глазах темнеет и пол уходит из-под ног. – Восемнадцать…

Сомнений не остается: все самое важное, все, что происходило на протяжении долгих лет, так и осталось скрыто завесой тайны.

Утром во время урока Кондрат Филиппович объявлял дату: шестнадцатое мая.

– Какой по счету месяц май? – Я пока слабо ориентируюсь в месяцах и временах года. – Раз, два, три, четыре, пять. Пятый. А тут – второй, февраль. Совсем недавно… Черт. Черт-черт-черт!

Впрочем, я довольно быстро успокаиваюсь.

«Вреда точно не будет, если я все-таки прочитаю это».

Я устраиваюсь поудобнее на мягком глиняном сиденье, выложенном мхом, делаю глубокий вдох и открываю первый лист бортового журнала.

24.02.

Ситуация безвыходная. Износ всех систем – 90 %. По самым оптимистическим прогнозам, электричество отключится через месяц.

В целях экономии обесточены все отсеки, кроме кают-компании, в которой находится экипаж. Чтобы свести к минимуму энергозатраты, большую часть времени мы проводим в лежачем положении. Питание два раза в сутки небольшими порциями. Серьезные опасения внушает психологическое состояние экипажа. Лыков еще держится, Буданов практически перестал говорить и вообще как-то реагировать на внешние раздражители.

25.02.

Никаких изменений. Все возможные варианты спасения экипажем исчерпаны. Возможность покинуть борт в скафандрах имеется, но не ясно, куда совершать эвакуацию. Достоверными сведениями о существовании уцелевших городов не обладаем.

Господи, помоги.

Мне стало не по себе.

От сухого, лишенного эмоций текста, написанного аккуратным, ровным почерком, веяло такой жутью, что крупные капли пота выступили на лбу. Одна из них даже упала на раскрытую тетрадь, оставив медленно расползающееся темное пятнышко.

Особенно сильное впечатление производила приписка «Господи, помоги». Что творилось в душе капитана Николаевой, когда она это писала, можно было только гадать.

26.02.

Мои опасения в отношении космонавта Буданова усиливаются. Наблюдаются отсутствие аппетита, бормотание, напоминающее бред. Лыков также ведет себя неадекватно. Строит неосуществимые планы спасения, называя их «побегом из Шоушенка». Иногда – «из Алькатраса».

Ну что ж… Примерно этого я и боялся. Прочесть о себе какую-нибудь гадость. Впрочем, это как раз ерунда. Каким бы психом я ни был тогда, сейчас я вполне нормальный. Страшнее другое. Я представляю себе трех человек, которые час за часом, день за днем, месяц за месяцем проводят в крохотном помещении, совершая короткие вылазки только для того, чтобы справить естественную нужду. Правда, про нужду в журнале ничего не говорится. Не исключено, что мы справляли ее под себя.

Следующая запись выделяется на фоне предыдущих. Почерк тот же, те же колечки и завитки букв, те же подчеркивания над буквой «ш» (видимо, чтобы не спутать с «лл»). Но создается впечатление, что капитан Николаева заносила запись в журнал в страшной спешке, впопыхах. Строчки прыгают, наползают одна на другую. Раньше ничего подобного не случалось.

27.02.

Нарушая мной же установленный режим, спала сегодня дольше обычного. Проснувшись, не нашла на борту ни Буданова, ни Лыкова. При осмотре корабля обнаружилась пропажа двух «взрослых» скафандров. Приняла решение отправиться на поиски.

Дальше на линованном листе красуется жирная клякса, после которой следует еще более неряшливая приписка:

Приняла решение не покидать борт. Вероятность успешных поисков мала. Ожидаю возвращения мужчин. Заняла пост у иллюминатора.