Слепой секундант

Валер вошел и с изумлением уставился на девушку. Но ни слова ей не сказал — и лишь потом, когда для Гиацинты нашли извозчика и отправили ее в Воскресенскую обитель, обязав оттуда немедленно ехать в бабушкин дом, он заявил Андрею:

— Вы чудо сотворили. Отродясь не видывал, чтобы эта чертовка глядела на кого-то влюбленными глазами.

— Это не на меня она так глядит, это просто ей пора пришла влюбиться…

— Кабы вас вылечили, а она бы вас полюбила…

— Ежели да кабы… Господин Валер, ежели вы опять к Федору в богадельню придете, как будто узнать новости про Аввакума Клушина, можете ли вы у него там засидеться до той поры, как богадельня уснет? Под предлогом, что якобы вдруг хворь прицепилась? Сердце заболело? Или что иное, мешающее идти?

— Посмотрите на меня, Соломин! Похож я на человека с больным сердцем? — Валер даже развеселился.

— Зря смеетесь, сударь. Вот служил у нас в Козловском мушкетерском майор Дронов, детина восьми пудов весом, кровь с молоком, а свалился с коня — и лежал бревно бревном, — хмуро и грозно предостерег Еремей. — Так-то оно бывает, когда здоровьем похваляются.

— Будет тебе, — одернул его Андрей. — Ну-ка, господин Валер, опишите внутренность богадельни…

* * *

Когда стемнело, экспедиция в общих чертах была подготовлена. Вот только издали не могли понять, где у богадельни чердачные окна, ежели они там вообще имелись. Отправив Фофаню изучать их расположение, Еремей подошел к барину и высказал предложение: если найдется подходящее окошко, сперва запустить в богадельню Фофаню, чтобы он разобрался и подсказал, как вытащить оттуда без лишнего шума купца Клушина.

— Натворит он там дел, этот Фофаня, — сказал Андрей. — Глупая затея. Нет, господин Валер пойдет открыто, как всегда хаживал. Вместе с господином Валером пойдешь ты, Еремей Павлович. Вдвоем-то вы Клушина быстро вытащите.

— Побьют нас, — возразил Еремей. — Добром это не кончится, — буркнул он.

И впрямь — добром не кончилось. Сторож Федор наотрез отказался впускать Валера в богадельню. Огрызался из-за запертой двери, отрицал всякое знакомство, ругался, грозился поднять шум. Пришлось отступить.

— Ничего не понимаю, — сказал Валер. — От начальства, что ли, ему влетело?

— Видишь, баринок драгоценный, сам Бог велел отступать, — тихонько шепнул Еремей. — Сейчас Фофаню подберем, я ему свистну…

На свист Фофаня не отозвался. Еремей пошел его искать, обошел богадельню и оказался у глухой стены. К стене намело снега, образовался порядочный сугроб. В сугробе что-то скрипело и шевелилось.

— Чур меня, чур, — сказал Еремей, крестясь. — Да воскреснет Бог и расточатся врази Его…

То, что в сугробе, затаилось. Еремей постоял несколько, опять перекрестился, прошел немного вперед, и увидел взрытый снег. Кто-то пропахал целую борозду, подбираясь поближе к стене. В лунном свете борозда имела устрашающий вид. Еремей сам не понял, как, зачем и почему опустился на корточки. Что он чаял увидеть? Домашнюю нечисть — домового, банника, овинника, кикимору? Сам не знал — и мучительно пытался вспомнить, рассказывала ли покойная бабка о тех немытиках, что зимой промышляют по сугробам.

Несколько погодя сугроб зашевелился и из него, отряхая снег, воздвиглась темная фигурка и кинулась бежать в сторону кладбища. Вид у нее был не человеческий — будто бы и брюхата, но чрево выросло отчего-то на правом боку. Припоминающий нечисть Еремей не сразу сообразил — именно так выглядит человек, прижимающий правой рукой к боку сундучок наподобие матросского. Потребовалось еще с полминуты, чтобы Еремей, опять призвав на помощь и Господа, и Богородицу, понял: это удирает с неведомым грузом Фофаня. Груз, надо полагать, был очень весомым и ценным, раз Фофаня отрекся от присяги перед образом преподобного Феофана Исповедника.

Кричать «Стой!» Еремей не стал — чего доброго, ворюга еще пуще припустит. А на кладбище кинется наземь, затеряется среди холмиков и крестов — ищи его, треклятого! Был только один способ:

— А святой-то Феофан с неба все видит! Все видит! — что было мочи загудел Еремей.

Фофаня пробежал еще несколько шагов и остановился. То ли был в помутнении рассудка и опомнился, то ли сообразил: будут бить. Он побрел на голос призывавшего его Еремея.

— Ну, голубчик мой сизокрылый, докладывай, — велел тот.

Оказалось, Фофаня честно изучал подступы к богадельне и увидел какую-то возню в чердачном окне. Спрятавшись за сараюшкой, Фофаня наблюдал, как сверху опускается на веревке немалая шкатула и погружается в сугроб, впритык к стенке. Выждав немного, он пошел откапывать это диво. Судя по немалому весу, там могли быть только золотые монеты.

— Бес попутал, вот те крест, бес попутал! — негромко восклицая Фофаня, влачась вслед за Еремеем и шкатулой. — Сам бы я разве догадался? Я же присягу давал! А он-то, бес-то, не дремлет! Так и норовит под руку подтолкнуть.

— Все это барину сказывай, — отвечал Еремей. — А я одно знаю — вором ты родился, вором помрешь, и совести в тебе нет и не предвидится…