Слепой секундант

— Да ей уж свадебное платье шьют! У добрых людей Великий пост, а графиня назвала в дом портных, устроила в малой гостиной целую модную лавку. Выдам, говорит, замуж сиротку — как княжну не выдают! Впервые вижу, чтобы даме так сиротка полюбилась!

— Так ты дал согласие? Маша, Машенька, неси сюда кошель! — закричал Венецкий. — У нас радость — господин Граве женится!

— А поди не дай! На всю столицу неблагодарной тварью ославит! — закричал и Граве. — Вы все думаете — я жениться хочу? Вы думаете — мне жена-красавица нужна? В этом ли счастье порядочного человека?! Ну да, ее прелести всякого пленят, на нее спокойно глядеть невозможно! И что же?! Так ее сразу и полюбить за эти прелести? С чего вы все взяли, будто я в нее влюблен?!

— Вот занятно, доктор, о деле ты всегда спокойно и разумно говоришь, — заметил Андрей, — а как зайдет речь о Гиацинте, принимаешься орать, словно разносчик пирогов с тухлятиной на Сенной.

— И что, уже день венчания назначен? — спросила Маша. Оказалось, она вошла беззвучно и все слышала.

— В том-то и беда! Назначен! В Пасхальную седмицу не венчают, это даже я, бусурман, помню. А потом так получается, что единственный день, когда можно и венчать, и пировать, — понедельник. Во вторник нельзя — накануне постного дня, в среду — пост, мясное на стол не подашь, четверг — он накануне пятницы, та же притча, а в субботу венчать не принято.

— Так, выходит, в понедельник, шестнадцатого апреля?

— Сразу же после Пасхальной седмицы. Из-за ваших интриг, господа, мне вешаться впору! А отступать некуда!.. Граф, кликните людей, велите закладывать экипаж…

— Погоди, доктор! А как быть с твоим крещеньем? — спросил Андрей. — Графиня об этом подумала?

— Она с попами совещалась — лютеранина на православной венчать можно. Пока меня в Божий храм хворостиной, как гусака, не гонит — и на том ей спасибо! Сбегу я из-под венца, ей-богу, сбегу…

— А что говорит Гиацинта?

— Ты полагаешь, мне с ней позволили хоть словом наедине перемолвиться? А только на лице то же самое написано: «Сбегу из-под венца!» И отчего бы ей меня вдруг полюбить? Оттого, что графиня Венецкая велела? Да я как порядочный человек не имею права жениться на девице, которой противен!

— А коли не противен? — спросила Маша.

— Того не может быть, — твердо заявил Граве. — На что я ей? И мне на что кокетка, вертопрашка? Нет, нет, мы не пара. А коли вдруг окажемся парой — недалек день, когда сия пара обратится в тройку и лоб мой украсят преветвистые рога!

— Ну это уж ты, доктор, городишь дребедень, — сказал Андрей. — Она девица бойкая, но не настолько же. Вот выдумал!

— Кстати, о тройке. Весь Питер голову ломает — что могут означать сани, которые без кучера привезли троих покойников?

— Куда привезли? — хором спросили Андрей и Венецкий, а Маша перекрестилась.

— Говорят — к Александро-Невской обители. Кони пришли и встали. И стоят. Кто-то догадался заглянуть в сани — а там три тела. Чьи — неведомо. Убиты, сказывали, пистолетными выстрелами.

— Я тебе скажу, доктор, только пусть между нами останется. Явление трех покойников в санях, — тут Андрей поднял вверх указательный перст, — к добру. К торжеству справедливости, помяни мое слово!

В комнату вошли охотники, стали под руководством Граве перекладывать Дедку на тюфяк, потом понесли прочь, и доктор забыл, что собирался спросить, какое отношение имеет к трем покойникам справедливость. Так и уехал, в последний миг получив от Венецкого деньги на поиски Гринмана. С ним отправились Скапен-Лукашка, белобрысый великан Савка, еще Авдей-кучер и Тимошка — Авдей обещался заодно поучить его питерской географии.

Венецкий вывел Андрея и доставил в его комнату.

— Сядь, граф, — сказал Андрей. — У меня в голове кое-что образовалось. Скажи, твоя матушка склонна к безумствам?

— Да она ими лишь и жива!

— Доводилось ли ей когда отдавать сироток замуж?

— Ох, доводилось. Одна поповна чего стоила… — Венецкий начал рассказывать дикую историю о девице, сказавшейся поповной из Калуги, за которой явился квартальный надзиратель с десятскими и объяснил, что сия персона обокрала несколько важных московских дам, угодивших в ловушку милосердия.

— А что, матушка с того дня поумнела?

— Вот и я, Соломин, дивлюсь — что это на нее накатило роскошную свадьбу устраивать? Да впопыхах, да за немца девушку отдавать…

— А не одно ли и то же нам в головы пришло?

— Соломин, коли так…

— А статочно, что так…

— То матушка моя умнее и добрее, чем я считал!

— Твоя матушка, как многие, и дамы тоже, способна к обучению. Давай-ка, Венецкий, сопоставим события. Они почти совпали. Едва ль не накануне венчания графине доставили Машины письма, будь они неладны, и она отменила свадьбу. Дело было не в тех деньгах, которые Маша могла бы заплатить вымогателям, — им требовалась скандальная история, чтобы запугать Позднякову. И пару дней спустя графиня отправляет тебя конвоировать Позднякову в Москву. То есть угроза подействовала. Причину для отъезда назначили правдоподобную — такую, что государыня ничего не заподозрила. А не помнишь, где должны были венчать?