Слепой. Исполнение приговора

Когда он покидал Лубянку, часы показывали начало третьего. Генерал Тульчин приказал им с Уваровым отдыхать, но Барабанов знал, что уснуть не сможет – по крайней мере, вот так, сразу. Перевозбужденный мозг продолжал работать на запредельных оборотах, как пошедшая вразнос паровая машина, снова и снова вхолостую перемалывая дневные мысли и впечатления. Ему нужно было успокоиться, спустить пар, замедлиться до нормальной скорости восприятия, и Барабанов еще часок погонял свой девятьсот одиннадцатый по ночным улицам – не так, как делал обычно, а довольно аккуратно, не слишком быстро, чтобы ребята из группы наружного наблюдения, безнадежно отстав, не заподозрили его в нечестных намерениях и не всполошили посреди ночи едва успевшего завести глаза генерала.

Топтавшийся у перекрестка заспанный капитан ДПС приветливо помахал рукой и отдал честь: машину майора Барабанова, как и его самого, эти ребята отлично знали – не все, конечно, но очень многие. Кто-то останавливал его за превышение скорости и отпускал, ознакомившись со служебным удостоверением сотрудника ФСБ, кто-то вместе с ним участвовал в безбашенных ночных заездах по пустынным городским улицам. С точки зрения генерала Тульчина это был, без сомнения, нежелательный, демаскирующий фактор, зато с точки зрения Валеры Барабанова – льстящий самолюбию, а главное, очень удобный факт. А по поводу маскировки старик ворчит просто так, для порядка. Какая там еще маскировка! Какой вред делу борьбы с преступностью может нанести имеющаяся у некоторых гаишников информация о том, что оперуполномоченный ФСБ Барабанов ездит на красном «порше-911-Турбо»? Что изменилось бы, езди он, скажем, на «оке»? Для него самого, бесспорно, изменилось бы очень многое, причем далеко не в лучшую сторону, а в смысле секретности и маскировки хрен редьки не слаще: что крутая спортивная тачка, что дребезжащий механический уродец с целым букетом врожденных неизлечимых хворей – и то, и другое автоматически становится объектом повышенного внимания окружающих.

И потом, тот, кто этого по-настоящему хочет, получит необходимую информацию, невзирая на любую секретность. Вон, взять для примера хоть того же Молчанова, он же Сиверов Глеб Петрович, проживающий по известному – с некоторых пор – адресу. Специальный агент, российский, можно сказать, Джеймс Бонд с широчайшими полномочиями, засекреченный, как новейшая разработка в области стратегических наступательных вооружений… И что? И ничего! Когда понадобилось, вычислили, как миленького. Вычислили, выследили, изучили, как под микроскопом, да еще и скопировали – кстати, довольно удачно. Вот тебе и секретность, она же маскировка!

Да, вычислили… Интересно, подумал он вдруг, – а как, собственно, это им удалось? Мы-то ладно, нам прозрачно намекнули, что Черный Подполковник Молчанов Ф. П. и некто Г. П. Сиверов – один и тот же человек. Двойник засветил сначала его удостоверение, потом клон машины, которой Сиверов номер один наверняка никогда не пользовался при выполнении заданий, и которая зарегистрирована на его настоящее имя, а потом еще и предъявил на границе точную копию его подлинного паспорта. Все это аккуратно разжевали и положили прямо нам в рот – глотай, только не поперхнись. А сами-то они откуда все это узнали?

Чем выше уровень секретности, чем шире полномочия, тем меньше информации об агенте доверяют бумаге или ее современному эквиваленту – цифровым электронным носителям. Поэтому все, что можно нарыть о Молчанове в архивах Лубянки, наверняка сводится к самому факту существования человека, время от времени использующего этот псевдоним. Попросту говоря, дата выдачи удостоверения и имя начальника отдела, которому это удостоверение понадобилось – вот все, что могут и должны знать кадровики. А все остальное – настоящее имя, домашний адрес и прочие интимные подробности – известно только его куратору, генералу Потапчуку. Потапчук здесь ни при чем, это можно считать доказанным, а значит, и информацию о своем агенте никому не передавал. Тогда откуда она взялась?

Что-то тут не срастается, понял он, – и не срастается крепко. Будь Федосеев хоть сто раз предателем, узнать о Сиверове то, что известно противнику, он не смог бы и за двадцать лет копания в архивных документах отдела кадров. Тут нужен кто-то – возможно, он сам, но, скорее всего, кто-то третий, – кто знаком с Сиверовым лично и мог, только раз глянув на фотографию, приложенную к архивной копии выданного по требованию Потапчука удостоверения, воскликнуть: ба, да я ж его знаю, как облупленного!

«А в версии-то нашей дыра, – подумал он. – Да какая дыра – вот такущая! Размером с этот чертов Припятский заповедник. И раз уж мы ошиблись в одном, то свободно могли ошибиться и во всем остальном. И Федосеев, может статься, ни в чем, кроме своего поганого характера и чопорных манер, не виноват, и не зря мне показалось неловким плясать на его могиле… Хотя раньше, помнится, я иногда об этом мечтал. Мечта сбывается и не сбывается, любовь приходит к нам порой не та… Вот бред-то! А ведь популярная была песня, настоящий хит!»