Она ждала на протяжении часа, ежеминутно расширяя зрачки. Как она и сказала Кипу, ее зрение было местами довольно средним, местами невероятно острым, а местами ужасным, причем за всем этим не угадывалось абсолютно никакой логики. Сверхфиолетовый регистр был для нее недоступен; фиолетовый, лиловый и синий она воспринимала не лучше других людей; зеленый – более чем средне, желтый средне, а дальше следовал красный, который она не отличала от зеленого. Но затем, ниже тех разделов спектра, что были видны обычным смертным и большинству цветомагов, ее зрение обострялось. Извлекать под-красный она не могла, но видела его лучше, чем большинство под-красных извлекателей. Ей даже почти не нужно было специально расширять зрачки, чтобы его увидеть – если она была расслаблена, это было для нее не сложнее, чем сместить фокус зрения с ближнего предмета на дальний.
Когда же она действительно расширяла зрачки, то видела нечто совершенно другое. Ниже под-красного – настолько же ниже, насколько сам под-красный располагался ниже видимого спектра, – находился ее цвет, если его можно было назвать цветом. В книгах он носил название парилл. Он был чист и прекрасен и по большей части абсолютно бесполезен. Он был настолько тонок, что не мог ничего удержать. Настолько тонок, что в тех нескольких найденных ею книгах, где была дана попытка перевести это название, он назывался паучьим шелком.
Вот только пауки, разумеется, могли повисать на сплетенных ими паутинках. Тея прекрасно понимала, что с ее цветом не стоит даже пытаться проделать что-либо подобное.
Она уже начинала нервничать, поскольку у рабов близился конец смены. Они не возражали против ее присутствия в башне, но пока Тея занимала проход, они не могли выйти наружу. А выход из башни в измененном обличье был самым уязвимым моментом в ее работе.
Тея расширила зрачки до предела, выискивая парилл – и наконец на краю ее поля зрения что-то мелькнуло. Струйка париллового излучения, словно дымок, поднялась над толпой в сотне шагов от башни.
Разумеется, никто ничего не заметил – никто и не мог ничего заметить. Тея до сих пор не встречала ни одного человека, который мог бы видеть парилл, не говоря уже о том, чтобы извлекать его.
Это мог быть только ее объект. Именно так они всегда бывали помечены: струйкой парилла, поднимавшейся над волосами или верхушкой шляпы, словно разогретый воздух над невидимым огнем. Эти струйки были идеальными маяками, предназначенными для одной лишь Теи. Впрочем, она ни разу не встречалась со своим напарником – тем или той, кто отмечал для нее мишени. Этот человек всегда оставался в тени.
Она снова окинула взглядом толпу. Вот он! Маячок как раз миновал подножие ее башни. Угол зрения не позволял ей разглядеть свою жертву, но задача казалась даже еще более легкой, чем обычно.
Закинув сумку за плечо, Тея скользнула вниз по лестнице. У подножия она вытащила ботинки на толстой подошве и надела их, потом снова перекинула сумку через плечо, удостоверившись, что лямка не сдвинула с места ее «грудь».
Глубокий вдох. «Уверенно, но без агрессии, Тея. Нет, даже не уверенно – просто деловито. Немного покачивая бедрами, как если бы они у меня были, но не настолько, чтобы выглядеть проституткой». Она в последний раз проверила, хорошо ли сидит парик, выдохнула, открыла дверь, вышла наружу и, не спеша, закрыла ее за собой.
Подножие арки располагалось вплотную к стене соседнего здания, так что Тея смогла сразу же нырнуть в узенькую улочку. Отойдя от арки, она обвела взглядом толпу, на несколько секунд расслабила глаза. Для нее было не менее важно понять, кто мог заметить, как она вышла из арки, чем отыскать своего клиента.
Не прошло и нескольких секунд, как она увидела маячок – однако он был не на том человеке! Он был в волосах у какой-то женщины и к тому же выглядел каким-то туго затянутым и узловатым, а не свободной огненной струйкой, как прежде.
Зная, что это плохое решение, Тея тем не менее без колебаний последовала за женщиной. Если то, что она видела, означало, что эта женщина тоже была помечена, то другой извлекатель парилла мог быть где-то неподалеку!
Однако вместе с возбуждением она ощущала, что ввязалась в опасную игру. Тот, кто пометил эту женщину, не предполагал, что метку сможет увидеть кто-то еще. Все равно как если бы она наткнулась на тайное послание и вскрыла его: отправитель едва ли обрадуется, что его корреспонденцию кто-то прочел, даже если текст не будет иметь для Теи никакого значения.
В этом городе было полно мощных подводных течений, и даже самое слабое из них запросто могло затянуть никому не нужную рабыню в пучину. На Большой Яшме не проходило и утра, чтобы воды Лазурного моря не выносили на берег по крайней мере один труп.