Слепень

— Господа! Прошу разойтись! — раздался властный голос директора синематографа. — Сейчас прибудет полиция.

Упоминание стражей порядка подействовало, и люди, сначала потихоньку, а потом и торопливо, стали покидать зал. Осталось всего несколько человек: Ардашев с женой, супруги Мильвидские, судья первого участка Бенедиктов, банкир Старосветский и сам директор — Александр Захарович Купский.

От полицейского управления до «Модерна» было рукой подать, и потому начальник сыскного отделения Ефим Андреевич Поляничко и его верный помощник Антон Филаретович Каширин не заставили себя долго ждать.

Первым появился Каширин. Маленький и толстый, точно бильярдный шар, он вкатился в зал и громко, дабы показать свою значимость, провещал:

— Ну-с, кто здесь труп?

— Да вот, собственно, — указывая рукой на тапёра, ответствовал судья Бенедиктов.

— А? Иван Георгиевич? Благодарю-с, — заискивающе пробормотал тот и, оглядевшись, спросил: — А что здесь делают дамы? Прошу всех посторонних немедленно покинуть залу! — И тут же, метнув недобрый взгляд в сторону Ардашева, добавил: — Это и вас касается, господин адвокат.

— Одну минуту, Антон Филаретович, — вмешался начальник. — Не стоит торопиться. Возможно, нам понадобится опросить свидетелей.

— Не смею спорить, — пожал плечами Каширин.

— А впрочем, я, наверное, пойду домой, — повернувшись к Ардашеву, негромко вымолвила супруга. — Это печальное зрелище не для меня.

— И я с вами, Вероника Альбертовна, — утирая слёзы крохотным платочком, чуть всхлипывая, проронила Мильвидская.

— Вот-вот, — поддакнул банкир Старосветский, обращаясь к жене, — и ты, дорогая, поезжай с ними. Я буду позже…

Вздыхая и перешёптываясь, дамы удалились.

Тем временем начальник сыска двумя пальцами (за дно и край) взял чайный стакан, понюхал, хмыкнул и отставил в сторону. Потом настала очередь полупустой бутылки сельтерской. Но она отвлекла внимание сыщика ненадолго — теперь он занялся карманами покойного: из светлого сюртука выудил медный портсигар, коробок спичек, карандаш и овальную фляжку ручной работы.

— Ого! — присвистнул Каширин. — Серебряная?

— Да, не сомневайтесь. Тут гравировка даже имеется: «С днём Ангела, милый! Твоя Крошка С.». — Поляничко помолчал немного, а потом спросил помощника: — А что, Антон Филаретович, разве этот настройщик фортепьяно… как его…

— Харитон Модестович Акулов, — подсказал тот.

— Вот-вот… женат?

— Никак нет, одинок, как горох на блюде.

— Так-так… — полицейский, достав носовой платок, аккуратно отвинтил крышку, налил в стакан немного содержимого фляжки и, рассмотрев жидкость на свет, заключил:

— Коньяк. И к тому же недешёвый.

— Позволите? — осведомился Ардашев, и, получив согласие, тоже понюхал стакан, и добавил: — То, что это коньяк, — несомненно. Только запах у него странноватый…

— И что же вам в нём не нравится? — усмехнулся Каширин.

Но адвокат не успел ответить, потому что в этот момент Ефим Андреевич, уже набив нос табаком, потянул воздух. Зелье возымело действие, и сыщик разразился однообразной, как хлопанье куриных крыльев, чередой чихов, прерываемых словами «Прости, Господи!». Вытерев всё тем же фуляровым платком выступившие слёзы, он крякнул от удовольствия и спросил доктора:

— Итак, Савелий Панкратович, позвольте услышать ваш медицинский вердикт.

— Exitus lethalis, — сухо выговорил Мильвидский.

Поляничко пожевал губами и сощурился.

— Думаете, скончался в результате смертельного хронического заболевания?

— Похоже на то, однако совершенно точно сказать не могу. Это всего лишь предположение. Для полной уверенности надобно провести вскрытие.

— Да бросьте вы! — махнул рукой Каширин. — Этак с ума можно сойти, ежели каждого мёртвого пропойцу к прозектору возить. Разрешение на погребение выдадим, и всё, хватит. Тут и без латыни ясно: пил-пил и допился… Вы же видите, что он подливал из фляжки коньяк, пока не окочурился.

— А чего ж не пьянствовать, если за тебя мёртвое механическое пианино играет? — вставил слово банкир Старосветский. — Тоже мне! Цирк устроили с тапёром! Позор на весь город! А ещё афиши развесили с фирмой «Патэ»! А фирменное у вас только надувательство!

— Видимо, мне придётся кое-что объяснить, — обиженным голосом провещал директор Купский. — Вы, Борис Тимофеевич, зря гневаетесь. Мы «Вельте-Миньон» не от хорошей жизни купили. В Ставрополе музыкантов раз-два и обчёлся. Вот отыскали настройщика пианино Акулова (кстати, играл совсем недурно). Договор с ними заключили. А он нет-нет да и заложит за галстук… Что нам оставалось делать? Пришлось разориться на это чудо музыкальной техники. А теперь эта смерть…

— Факт, конечно, прискорбный, — умерев негодование, посетовал банкир. — Но что поделаешь? Жизнь коротка. И никто точно не знает, когда наступит его черёд.

Послышались чьи-то шаги. В дверях показались два человека с носилками.

— А вот и медицинская карета подъехала, — с нескрываемой радостью проговорил Каширин. — Забирайте его, братцы, забирайте, и побыстрее.

Пока труп укладывали и выносили, присяжный поверенный внимательно рассматривал фляжку. Заметив это, Поляничко спросил: