Каждый раз, когда я ходил в уборную, находившуюся не в номере, а в конце коридора, один из полицейских шел за мной с пистолетом на изготовку и вставал за спиной. Из жертвы я превратился в заведомого преступника. Однако через пять часов допроса комиссар начал зевать, и забрезжил «свет в конце туннеля». Еще через час он возжелал задать те же вопросы Терезе, но она подчеркнуто заявила, что ей нечего добавить, в то время как Гьялцена допросили очень коротко. Под конец от меня потребовали подписать шестистраничный протокол на китайском языке. Я отказался, сказав, что не понимаю по-китайски. Когда комиссар стал угрожать мне применением разных китайских законов, я ответил, что немедленно позвоню в посольство Швейцарии в Пекине. Тут он сдался — как оказалось, временно.
Следующие два дня мы провели в Дамбе, посещая монастыри Бон в округе. Полиция Таву, кроме того, велела нам оставаться в городе, поскольку полицейские Чэнду хотели провести дальнейшее расследование. Тем временем городские власти Дамбы делали все возможное, чтобы скрасить наше пребывание, и даже выделили в наше распоряжение полицейский эскорт.
У долины Гьяронга довольно бурное историческое прошлое, и монастырь Юнгдрунг-Лхатенг — свидетельство тому. Во второй половине XVIII века вокруг него бушевала война, развязанная императором Китая Цяньлуном против бонпоского правителя Гьяронга. Монастырь выдержал две осады, но в 1763 г. пал, когда Кьянлонг применил тяжелую артиллерию, и был сожжен. По приказу императора он был отстроен заново и передан буддистской школе Гелугпа. В 1950-х гг. монастырь вновь был разрушен, но в 1990 г. по-прежнему влиятельная община бонпо потребовала вернуть руины и начала восстановительные работы.
Еще большей культурно-исторической ценностью является монастырь Бон-Юнгдрунг-Дарже в Дратханге, датируемый началом XV века, где в
Проведя в Дамбе два дня, мы вообразили, что имеем право на свободу передвижения, и решили уехать, направляясь на юг. Едва мы пересекли границу провинции Таву, нас перехватили две полицейские машины и заставили ехать к казармам в Пему. Там нас поджидал тот самый мерзкий комиссар из Таву, а вместе с ним два полицейских чиновника из столицы провинции Чэнду и представитель города Ганцзе. Чиновник из Чэнду не терял времени даром: «Либо вы подписываете протокол полиции Таву немедленно, либо мы задерживаем вас на неопределенный срок». Он многозначительно перевел взгляд на бетонную плиту, два метра высотой и метр в ширину, лежавшую на земле рядом с моим стулом. В нее были вмурованы два толстых металлических кольца. Плита, как и две пары наручников, болтавшихся сбоку стола полицейского начальника, были очень прозрачным намеком. Мы стали пленниками полиции — до тех пор, пока не подпишем текст, который не можем прочесть, и который Гьялцену запретили переводить. Выбора не было. Я поставил свою подпись, прибавив слова «под давлением», и нас отпустили.
Через две недели я был в Литанге, чтобы сделать фотографии ежегодного конного фестиваля, на котором присутствовали 10 000 восторженных зрителей. В последний день фестиваля, продолжавшегося неделю, к Гьялцену подошел местный полицейский и спросил, не тот ли я иностранец, которого недавно ограбили. Он заявил, что полиция поймала троих бандитов и изъяла похищенное у нас, прибавив, что я должен поехать в Таву, до которого было 380 км, на опознание грабителей. Я ему не поверил: откуда было, спрашивается, этому полицейскому знать, что я вернусь в Литанг через 10 дней после того, как оттуда уехал? Полиции Таву я не доверял и не имел ни малейшего желания вновь с ней встречаться. Еще меня беспокоила мысль, что все это — ловушка, подстроенная, чтобы снова ограбить меня по дороге в Таву. А Гьялцен еще заметил, что, если бы бандитов действительно арестовали, их родственники попытались бы отомстить за них.