Следы у моря

Очень мало осталось, толстая ткань с узорами, от нашей ширмы, в ней завернуто несколько книжек толстых, вот и альбомы... лампа старая керосиновая, картинка... Потом я рассмотрел, не картинка, а деревянная желтая дощечка, грязная, если присмотреться, там вырезаны деревья, люди, папа говорит, сделано ножом, это японская работа, как отчистить, не знаю. Альбомы давай посмотрим здесь.

Может, наверх понесем, там светлей?

Он подумал, нет, сначала посмотрим сами. Чуть-чуть. Положил альбомы на нижнюю полку, поближе к окну, чтобы удобно было смотреть, мы стояли и смотрели.

Это кто, рыжий пузатый?

Папа засмеялся, отец твоей мамы, дедушка, он умер до войны, слава богу, не дожил, он бы не вынес, бабушка сильней.

А это кто?

Мой отец, тоже твой дед, он умер еще раньше, от старости.

А это?

Не узнаешь? Твоя бабушка.

Не может быть, она такая красивая была?

Красивая и капризная, мучила мужа, а он ее любил.

А она кого любила?

Она сыновей любила, и немножко твою маму.

Один мой дядя был толстенький и рыжий, а второй высокий и темный, я впервые увидел, какие они были, странно, что их нет.

А у нас есть наши фотокарточки?

Алик, не было времени сниматься, теперь будем. Ну, что же, не так страшно, пойдем наверх.

Почему страшно?

Он не знал, что ответить, думал.

Понимаешь, другая жизнь была, и кончилась, война все перевернула, а нам надо жить, пореже вспоминать.

Квартира

В квартире мне больше всего понравились окна, из них видна площадка с травой и кустами, через дорогу, а сама дорога узкая и тоже в больших камнях, но не та, на которую выходишь из подъезда. Сначала я не понял, как это, а потом сообразил, наш дом как остров между двух дорог. За площадкой тоже деревянные домики, за ними большие каменные дома, скучные, но это далеко от нас.

Я выглянул в окно, прямо под нами сарайчик, крыша на уровне первого этажа, там уголь для отопления дома, мама говорит. По крыше бегает собачка, гремит жестью, мама спрашивает у папы, неужели та самая? Он плечами пожал, возможно, говорит, для нас вечность прошла, война, а для собаки - четыре года, они могут и больше прожить.

Мама засмеялась, а мы?

И мы... если повезет. Папа тоже засмеялся, а бабка говорит, наконец-то смех в нашем доме, заплакала, но быстро перестала. Значит, собачка та самая? Бабка отвечает - похожа, я бы спросила, только с хозяйкой не хочется дела иметь, она не рада, что мы вернулись.

Мама говорит, ты права, мало кто нам радуется, хотя с немцами им тоже не сладко было.

Можно мне на улицу, я спросил, надоели разговоры.

Сначала поесть... но у нас нет ничего, мама только идет на рынок, мама говорит. Нет, есть хлеб, он мягкий, вкусный, я раньше могла его есть без всего.

Без чего?

Ты разве масла не помнишь, я же покупала.

А, да, я вспомнил, противное - жирное.

Я взял, хлеб мне понравился, он тает во рту, папа говорит, когда голоден, во рту все тает. И я пошел на улицу.

Только если что, сразу домой, говорит мама. Я не понял, что если что, пошел смотреть, как наш дом стоит, и что рядом.

Да, в кухне понравилась шафрейка, это в стенке в углу узенький шкафчик спрятан, треугольный, в нем два отделения, большое внизу, три полки, на них даже бумажки остались, старые газеты, немецкие, бабка говорит, сейчас выброшу эту гадость, чтобы ничего от времени, когда нас не было. А верхнее отделение высоко, там отдельная дверца, я на табуретку встал - треугольная каморка маленькая, в задней стенке круглое отверстие прямо на улицу, из него пахнет свежим воздухом.

Все здесь как было, как было, как было, бабка все время говорит, в шафрейке продукты можно хранить, не портятся.

Только мы вернулись не все, она говорит, не все, не все.

Ольга и Сильвия

Утром мы с мамой пошли за хлебом, на углу хлебная лавочка была, она говорит, заодно посмотрим, как там...

У подъезда стоит женщина с метлой, наверное, дворничиха. Мама остановилась и говорит - Ольга, что было то было, давайте не ссориться больше, вам не нравится, но мы вернулись. У нас нет зла, пусть эти вещи...

Какие вещи, дворничиха говорит, она не старая высокая женщина, видно, очень сильная, метла в большой руке. Она больше мамы в два раза, я испугался, вдруг стукнет метлой... Какие вещи, все продано, проедено, мы выжить хотели, у меня дети.

И даже прибавился один ребенок, мама говорит.

Ну, и что, у меня немец жил, офицер, потом его убили, когда русские бомбили город. Они весь центр на кусочки разнесли, а немцы ни дома не тронули. А ребенок не при чем.

Мама ничего не сказала, потом говорит, зачем же чужое брать.

Я родилась в подвале, в нем умру, мы хоть пару лет пожили на воздухе, в сухости, кто мог знать, что русские победят, а их евреи вернутся.

Не все, не все, сказала мама, осталось немного.

Она отвернулась и пошла, слезы по щекам льются.

Я за ней, а тетка стоять осталась, я понял, это она занимала бабкину квартиру.

Маме ничего не говори, сказала мама, ты большой мальчик, должен понимать.