Следующий раз

Джонатан добавил, что для выполнения своей задачи в назначенные сроки он не обойдётся без помощи. Несмотря на то, что он и так убеждён в подлинности картины, потребуются другие исследования, чтобы вынести неоспоримое заключение.

Клара остановилась под фонарём и повернулась к нему. Ей хотелось говорить, хотелось подыскать правильные слова, но, возможно, в это мгновение обоим правильнее всего было хранить молчание. Она вздохнула и зашагала дальше. Джонатан тоже предпочёл молчать. Ещё несколько шагов – и они, подойдя к его гостинице, расстались под козырьком. В этот вечерний час он бы предпочёл не прерывать их прогулку, сделать её бесконечной. Как ни старались оба не дотрагиваться друг до друга, избежать прикосновения не удалось: мизинец Клары задел мизинец Джонатана, сцепились и остальные пальцы. Две руки слились в этот лондонский вечер воедино – и снова случилось помутнение разума.

Величественные хрустальные подсвечники с тысячами свечей озаряли просторный аукционный зал, все места в котором были заняты. Мужчины в цилиндрах и фраках теснились между рядами, в зале не осталось ни одного свободного пятачка. Некоторых сопровождали дамы в пышных платьях. Джентльмен за пюпитром не знал покоя. Очередное падение его молоточка возвестило продажу старинной вазы. Позади него, за кулисами, где стояли и Джонатан с Кларой, суетились мужчины в серых блузах. Настил, обитый красным бархатом, повернулся на оси, и проданная ваза исчезла из зала. Рабочий снял её с подставки и тут же заменил статуэткой.

Взорам участников торгов предстала фигура из бронзы. Джонатан и Клара переглянулись. Впервые у них одновременно помутилось в головах, и они отдавали себе в этом отчёт. Оба не могли вымолвить ни слова, зато не испытывали физических страданий, сопровождавших прошлые приступы. Напротив, соприкосновение рук как будто лишило обоих возраста. Джонатан шагнул к Кларе, она прильнула к нему, он упоённо вдыхал запах её кожи. От удара молоточка аукциониста оба вздрогнули. В зале стало удивительно тихо. Настил снова пришёл в движение, и человек в серой блузе поставил на него картину, которую оба немедленно узнали. Пристав-оценщик заявил о выставлении на торги крупного произведения большого русского живописца. Эта картина, уточнил он, принадлежит к личной коллекции сэра Эдварда Ленгтона, уважаемого в лондонском свете владельца картинной галереи. Клерк пересёк зал и поднялся на эстраду, чтобы передать приставу конверт. Пристав вскрыл конверт, ознакомился с письмом и подал его аукционисту. У того окаменело лицо. Подозвав клерка, он спросил его на ухо:

– Он передал вам это собственноручно?

Клерк утвердительно кивнул. Тогда аукционист громко приказал рабочим убрать картину как подделку. Потом он указал пальцем на мужчину в последнем ряду. Все повернулись к сэру Эдварду, тот поспешно встал. Кто-то крикнул: «Это скандал!» «Мошенничество!» – подхватили сразу несколько голосов. Зазвучали вопросы, кто заплатит кредиторам. «Обман!» – заорал кто-то.

Сквозь толпу прокладывал себе путь осанистый мужчина. Ему удалось пробиться к дверям, выходившим на главную лестницу. За ним бросилась вниз по ступенькам толпа торговцев. Мужчина выбежал на улицу. Аукционный зал стремительно опустел.

«Скорее, скорее!» – прошептал голос у уха Джонатана. Какие-то двое пытались у него глазах спрятать под покрывало и утащить последнее творение Владимира Рацкина. Пара скрылась за кулисами давно минувших времён – и помутнение рассудка кончилось.

Клара и Джонатан ошеломлённо переглянулись. На безлюдной улице уже не мерцали, а горели все более ровным светом электрические фонари. Оба дружно задрали головы. На фасаде дома, перед которым переплелись их руки, красовалась вырезанная на белом камне надпись: «В XIX веке здесь находился аукционный зал графства Мейфэр».

7

Когда Питер закрывал дверь своего кабинета, раздался телефонный звонок. Он вернулся и нажал кнопку громкой связи. С ним хотел поговорить мистер Гарднер. Питер не заставил его ждать.

– У тебя уже поздний вечер. Я и то собирался уходить. – Говоря это, Питер поставил портфель на пол.

Джонатан рассказал, как продвигаются дела. Он идентифицировал грунт картины, но пока что не может разгадать смысл пометок, спрятанных художником под слоем краски. Увы, эти заглавные буквы не подлежали формальному опознанию. Джонатану опять была необходима помощь друга. Исследования, которые предстояло провести, требовали таких технических средств, какими располагали лишь немногие частные лаборатории. У Питера сразу родилась идея: в Париже у него была знакомая, способная помочь.

Прежде чем положить трубку, Питер рассказал об открытии, сделанном им в архивах. Речь шла о газетной статье от июня 1867 года, прежде остававшейся им неведомой, с отчётом о сканда ле на аукционе. Других подробностей журналист не приводил.

– Газетному хроникёру хотелось прежде всего испортить репутацию твоему галеристу, – сказал Питер.

– У меня есть веские основания предполагать, что в тот день картину похитили или, по крайней мере, унесли перед самыми торгами, – ответил Джонатан.