Следующая станция «Сокольники»

– Да, тяжелая судьба у Фрейда была.

– Зигмунд – это кот. Он знаете, как Макса любил?

– А Макс – это ваш подельник?

– Нет, Макс – это мой друг закадычный, мы с ним в театральной школе учились… Так вот Зигги, когда помоложе был, на даче летом для Макса воровал из магазина еду. Тому некогда было, весь в искусстве! Особенно с вечера… Бывало, притащит Зигги курицу, сам не ест. Максу у кровати положит и сидит, караулит, когда тот глаза открыть соизволит, – он изобразил неподвижного сфинкса, сидящего в ожидании пробуждения хозяина. И неожиданно чихнул. Она не выдержала и рассмеялась.

– Только однажды Зигмунда выследили, выставили Максу счет за ворованную курятину. Так ведь он ее не ел! Кот, пока ее приносил, в грязи всю изваляет, никакого аппетита!

Поезд тем временем они проехали «Красные ворота» и уже подъезжали к «Чистым прудам».

– Эх, моя любимая станция! – с нотками ностальгии воскликнул он.

– Романтика?

– Не, какая романтика! Я же в театре служил!

– Неужели в «Современнике»?

– Не верите?

–А стОит?

Он поднялся, схватился за вертикальный поручень, подался всем телом вперед, как революционер с фонарного столба, и, нарочито артикулируя, прочел, перекрикивая шум поезда:

– Вон из Москвы! Сюда я больше не ездок. Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету, где оскорблённому есть чувству уголок!.. Карету мне, карету!

Он выдохнул и опустился обратно на сиденье рядом с ней.

– Браво. Только не знала, что у Хаматова и Стебунова был такой напористый дублер.

– Ну что вы! Я машинистом сцены работал. Но недолго…

– Видимо, венчурное финансирование засосало?

– Эх! – он махнул рукой и отвернулся.

Поезд остановился на «Лубянке». Он как ни в чем не бывало полюбопытствовал:

– Как думаете, Железный вернется на своё место?

– Если франшизу продлят, а Дауни – младший подпишет контракт. Или вы про Феликса?

– … или волшебник Гудвин даст ему человеческое сердце, – задумчиво произнес он.

– Это навряд ли. Мне выходить сейчас, – она встала, накинула на плечо рюкзак, взяла с пола шоппер и направилась к дверям.

– Какое совпадение! Мне тоже!

– Всё вы врете!

– Вру. Мне вообще-то на кольцо надо было … Но ничего, я никуда не спешу, я как Пятачок – до пятницы совершенно свободен, – произнес он мультяшным голосом и своим добавил. – Давайте уже вашу сумку. Раз уж я вас сопровождаю. Она сделала круглые глаза, но тот решительно взял из ее рук шоппер.

– Мне на переход, – сказала она и пошла в сторону к эскалаторам к Большому театру.

– А вы москвичка. Приезжие делают переход в центре зала, где написано, что переход.

– Так ведь там пешком идти надо, а тут лесенка-чудесенка везет наверх.

– Так на чем мы остановились?

– Что вы ушли из театра – променяли Мельпомену на Золотого тельца.

– А вы неглупая. Это тоже редкость.

– Но конечно, не такая как брови.

– На самом деле я бы мог и не машинистом. У меня и образование есть, и талант, как видите. Видите? Я бы и в опере мог петь! Да хоть вон там! – он кивнул в указатель выхода к Большому театру. – Что наша жиииииииизнь? Икрррра! Сегодня тыыыыы, а завтра яяяяя!

Его вполне себе оперный тенор рассыпался под куполом станции у эскалаторов к Театральной.

– Мы с Максом хотели шоу-группу сделать: классические оперные партии с гитарами, басами, электроникой, чтобы всё в огне, цветомузыка.

– Что же вас остановило?

– Сестра. Она замуж за итальянца вышла, ей нужна была помощь.

– Мафия?

– Почему сразу «мафия»! У них виноградники. Были.

– Так вы еще и винодел…

Они сели в поезд в сторону «Речного». Здесь в вагоне пассажиров тоже было негусто.

– Ну как винодел… Фильм с Челентано, где он давит ногами виноград в бочке смотрели?

– «Укрощение строптивого»?

– Наверное. Такое. Только мне пришлось оттуда бежать.

– Неужели не мафия?

– Если бы! У старшего брата мужа было красавица-дочь. Ну, как красавица. Юная просто. Влюбилась в меня по уши. А я что? Я же слабовольный, слабохарактерный. Ну как горячей девушке откажешь? Вот папаша ее и разозлился. Хотел меня застрелить. И застрелил бы. Только я везунчик. Ружье его хранилось в сейфе, а он шифр забыл от чуйств. Была фора у меня смотаться подальше. Так что в Италию я больше не ездок.

– Прямо как Чацкий в Москву…

– У нее вообще-то жених был. Отец выбрал достойного. А тут я такой – бонджорно, синьорина! Мы бандито, гангстерито, мы кастето – пистолето,  мы стрелянто, убиванто, украданто то и это…– он опять вскочил с сиденья и запел, пародируя героев мультика про приключения капитана Врунгеля, затем раскланялся и, взяв ее руку, галантно приложился губами.

Тут уж она не смогла сдержаться и рассмеялась. Его лицо уже не казалось ей таким простецким. Она смотрела на него и силилась понять, сколько все же ему лет. Вел он себя достаточно раскрепощенно, развязано, мужчины за тридцать так себя редко ведут. Но тому количеству событий, которые он вместил в свой монолог, требовались годы в рамках человеческой жизни. Да и морщинки, глубоко прорезавшие его лицо у слегка опущенных кончиков глаз, говорили о долгих годах, полных сильных эмоций.

Они проехали «Маяковскую», подъезжали к «Белорусской».

– У вас есть шанс всё же попасть на кольцо, – напомнила она.