Вот они уже прошли – почти. Резкий подъем – это уже стена. Арабы – не умеют класть крепостные стены из камня наподобие европейцев, крепости с каменными стенами на Востоке все до одной принадлежат европейцам. Европейским рыцарям – храмовникам, отстаивавшим Гроб Господень. Арабы – делают крутые, конусообразные стены из земли, по которым можно подняться. Наверху – может быть невысокое каменное укрепление – это уже свидетельство более позднего европейского влияния. Так укрепляли крепости англичане и немецкие инженеры, находившиеся на службе у османов. В начале века Восток – только чудом не попал под немцев…
Они ползут еще медленнее. Дают отдохнуть не рукам – а глазам. Нельзя смотреть на прожектор, нельзя смотреть на свет – один взгляд может лишить ночного зрения на всю ночь. Но даже так – рассеянный свет, не естественный, не дневной свет – все равно «портит» зрение, не дает видеть в темноте. Надо дать глазам максимальную передышку – поэтому, ты смотришь в землю и ползешь, не думая о том, что может быть – тебя заметили. Если заметили – узнаешь первым, по крику и автоматной очереди. Самые опытные пластуны – ползают в таком случае вообще с закрытыми глазами, открывая их лишь изредка. Они не выбирают дороги – ползут по памяти. Точно так же подземные водоводы – кяризы рыли слепцы. Отцы – ослепляли в детстве своих сыновей, чтобы те могли продолжить работу.
Прожектор уже совсем рядом. Совсем – совсем рядом, от него чувствуется жар – как от печи. Только бы он не был с бронестеклом. Говорят – такие есть и именно у англичан: готовясь к войне, они делали прожекторы с бронестеклом, чтобы ни не гасли под градом мелких, осколочных бомб. Прислуга плевать – у короля много…
Кажется, пришли…
Две тени, почти призрачные – поднимаются на взгорке, целясь прямо в исторгаемую прожектором слепящую тьму. Глаза их закрыты, но свет такой силы, что проникает и через веки.
Хлоп-хлоп. Хлоп-хлоп. Хлоп-хлоп. Хлоп-хлоп.
Изумленные крики прислуги – они не ожидали, что прямо перед ними как из-под земли вырастут люди… да чего там люди, в своих бесформенных плащах, они похожи на кого угодно – но только не на людей.
Джинны!
Фонари погасли – и тут же, два других пластуна встали в полный рост. Эти – берегли глаза, не поднимая взгляда на свет ни на секунду, ползли следом за товарищем. И теперь – они были в преимуществе перед всеми – они не засветили свое ночное зрение – и теперь могли видеть.
Луч фонаря – закрыт специальной маской, только тоненький лучик света указывает туда, куда целится револьвер.
Хлоп! Хлоп!
Оседает прислуга у пулемета. Пулемет – все-таки не совмещен с прожектором, может работать отдельно. Звук выстрелов – не громче, чем шум шагов по деревянному полу.
Хлоп! – падает еще один, засуетившийся.
Хлоп!
Противник – с необычайной, явно выработанной годами тренировок по сурплесу – ныряет вниз, под защиту каменного бруствера. Это уже не местный бандит, не абуит – отморозок: бери выше – даже в критической ситуации, потеряв зрение, он помнил, что сначала – надо подать сигнал тревоги – и только потом отбиваться.
С хлопком – из-за бруствера взлетает красная ракета. Врюхались!
Каждый казак – был вооружен до зубов, и Велехов – исключением не был. Его старый Браунинг БАР, прошибающий стены был у него в руках, а на боку, в специальной кобуре – короткоствольный пистолет – пулемет Маузера, которым можно было действовать в ограниченном пространстве, и пули которого пробивали по две дюймовые сосновые доски зараз. Гранаты. Запасные магазины в перевязи, а сверх того – труба легкого, шестидесяти миллиметрового миномета, из которого стреляли без плиты, просто придавая возвышение на глаз. Труба была навьючена на спину, как на ишака, ни треноги, ни плиты не было – собирались стрелять на глаз.
Рядом – лежал Степнов, опытный казак с Кубанского войска. У него был пулемет Дарна под германский патрон и запасные ленты в большом, фанерном коробе за спиной.
– Тихо все… – шепотом сказал он
– Не каркай! – осадил его Велехов…
– Да… – сказал тихо казак, и. повернувшись к нему, добавил – ты, брат… если чего… меня живым не оставляй, ладно? Самому себя грех, а этим – живым не хочу попадать.
– Заткнись, сказал! – резко осадил его Велехов и добавил – сам от грехов бежишь, а меня о грехе просишь! Помолчал и добавил – Ладно. И ты меня, если что…
– Раз просишь… сделаю.
Все понимали, что если атака, дерзкая до безумия провалится – пощады не жди. Сторонников в городе у них не будет, и те, кто клялся в верности – будут громче всех требовать смерти. Легкой смерти не будет – либо разорвет толпа, либо добьют женщины небольшими кухонными ножами, изуродовав еще живых. Могут и придумать что-то особенное – например, закопать заживо или повесить вверх ногами.
Впереди – погас один прожектор, потом, через пару секунд – другой. С шипением – вспыхнула ракета. Врюхались!
– Казаки! – взревел Велехов – в атаку! Марш-марш!