Следствием установлено

Ларион Евсеевич сообщил адреса тех, кто пережил оккупацию на Ренидовщине. Зябликов послал за ними машину. Из счетной части правления колхоза пригласили понятых. Годы, конечно, поработали над лицом цугвах-мана, но горе, причиненное им в здешних местах, оживило память. Его один за другим опознали семь человек. Одна старушка сказала:

— Привели бы какого немца, не узнала бы! Все они для нас на одно лицо, ну а тех, кто из наших им служил, тех не забудем!

«Служил»… Но и немцам разно служили. Из показаний опрошенных вырисовывалось, что Федор Зяпин не только «служил», но и принимал участие в карательных акциях, руки обагрил кровью своих же соотечественников.

Надо было ехать в Могилев. Зябликов предложил «газик».

В областном управлении Комитета госбезопасности Осокина принял полковник Корнеев Владимир Федорович. Осокину он показался чем-то похожим на Русанова. Та же неторопливость в выводах, умение слушать и вежливость. А когда Осокин все обстоятельно рассказал, поощрительно подытожил:

— Да, с таким открытием вас нельзя не поздравить! Ведь имя этого Федора Зяпина и мне знакомо… Он числится в розыске по нашей картотеке.

С этими словами полковник распорядился по телефону срочно принести ему данные на Федора Зяпина, а когда это было сделано, пробежал глазами по какой-то бумаге и, как бы знакомя Осокина с ее содержанием, произнес:

— Из здешних мест Зяпин бесследно исчез. По показаниям нескольких задержанных вахманов, он подался на Украину, под Одессу… Его видели в последний раз в Новом Буге. Есть такой городок не так-то далеко от Одессы. Там был узел немецкой обороны. С того места и затерялся след Зяпина…

Мы не имели его фотографии, а теперь вот и фотография, и сам налицо. Отнюдь не рядовой прислужник. Он даже прошел подготовку в специальном учебном центре «Вахманшафта СС» в польском местечке Травники…

— Цугвахман это кто?

— Все немецкие прихвостни были достаточно жестоки и, как правило, трусливы. Цугвахман — это звание в особой иерархии фашистских прислужников. Вахман — рядовой, обервахман — как бы командир отделения, цугвахман — это уже взводный. Выше — это группенвахман. Все вахманы присягали на верность гитлеровскому рейху.

Корнеев просмотрел протоколы опознания и допросов свидетелей.

— Молодец! — еще раз похвалил он. — Для доказательства индентичности вашего подследственного с Федором Зяпиным материала достаточно. В общем, достаточно и материала для прояснения его прошлой преступной деятельности. Только желательно узнать о его службе у немцев подробнее. Ведь от него может протянуться и какая-либо еще ниточка… К тому же мы пока не знаем, откуда он прибыл, кто он таков. Я уже сказал, что мы в свое время кое-кого выловили из той братии и осудили. Их не трудно найти. Надо, чтобы и они опознали Зяпина. Я не исключаю, что он вовсе и не Зяпин, как и не Охрименко.

— Эти вахманы не будут его выгораживать?

Корнеев усмехнулся.

— Мало вероятно, чтобы они пожелали его выгораживать. Скорее, наоборот, поспешат выложить все, что о нем знают. Это их положения не ухудшит, а даст удовлетворение, что вот и еще один из тех, кто сумел скрыться, не избежал наказания, как и они не избежали…

В тот же день, получив от Корнеева адреса исправительно-трудовых колоний, где отбывали наказание бывшие вахманы из той же команды, что и Зяпин, Осокин выехал в Озерницк.

Уже по торжествующему виду, с которым он вошел, Русанов догадался, что командировка дала результаты, но и он не предполагал, во что вылилась проверка биографии коменданта ватной фабрики.

Когда Осокин, выкладывая на стол протоколы опознания и допросов, объявил, что Прохор Акимович Охрименко вовсе и не Охрименко, а фашистский вахман Федор Зяпин, у Русанова непроизвольно вырвалось:

— Не может быть!

— Не только не может быть, а так оно и есть! На меня за фотографию этого Зяпина даже всерьез ополчился один старикан, из бывших партизан. Он подумал, что я хочу этого Зяпина выдать за Охрименко…

— Вполне естественно, всякий другой тоже мог рассудить так.

После этих слов Русанов углубился в чтение протоколов и только покачивал головой.

— Вот оно куда привело словечко «лягавая»!

— Лизавета Петровна ничего не знала! — поспешил прояснить свою позицию Осокин. — Уверен, что она не знала! Не может быть, чтобы знала!

— Спешить нам с выводами не стоит, — заметил Русанов. — Но я думаю, что ты прав. Если бы он ей открылся, то никогда не решился бы провоцировать ее анонимными письмами. Несомненно лишь одно: словечко «лягавая» связано с его прошлым, а вот чем и как, это еще предстоит установить.

— Может, следует теперь это дело передать в органы государственной безопасности? — спросил Осокин.

— Пока не вижу особых причин! — констатировал раздумчиво Русанов. — Не думаю, чтобы этот самый Зяпин оказался бы вдруг на связи с кем-то из своих бывших хозяев. Так что придется вам, Виталий Серафимович, поискать теперь и других вахманов, что знали его раньше. Пусть и они скажут о нем веское слово. Ведь с такими доказательствами, что есть, выходить против него рано. Допроси вахманов, дай им Зяпина опознать, тогда и ставь его к барьеру.