Следствием установлено

Вот автобус остановился на какой-то площадке, огороженной опушкой соснового бора. Юхнов. Автобусная станция. Ни города не увидел, ни подъездов к нему.

В Рославль автобус въехал на рассвете. Город на холмах. Автобус катился вниз. Из-за поворота возникла старая церковь, а на ее вратах промелькнула надпись: «Ресторан»… Резанула эта надпись как равнодушие к прошлому, к каменной летописи, в которую входит облик каждого города. Здесь все дышало историей, отсюда, из Рославля, Гудериан в августе сорок первого года повернул свою танковую армию на Киев, здесь каждый камень той поры свидетель страшных событий. Наполеоновские солдаты, проходя этими городами, ставили лошадей в церкви, как в конюшне, гитлеровцы обдирали иконы, загоняли в церковь и наглухо запирали военнопленных. А тут свои, не чужие, разливали по бокалам, если не по стаканам, водку и гремела шлягерная музыка.

В Кричеве узнал у местных жителей, что Ренидовщина — небольшая деревенька и входит она в колхоз «Путь к коммунизму».

Председателя колхоза застал в правлении. Он заканчивал утренний наряд: распределял задание бригадам на день. Осокин дождался, когда все вышли из кабинета, постучался и вошел. Председатель надевал на себя плащ, собирался куда-то ехать по хозяйству. Молодой человек, Осокин прикинул, что постарше его лет на пять, на шесть — не более.

Услышав слово «следователь», председатель сбросил плащ и сел за стол. Осокин положил перед ним свое удостоверение.

— Озерницкий район? Где же такой затерялся?

— В Рязанской области… — пояснил Осокин.

— Далековато! Будем знакомиться. Я Зябликов Иван Антонович, вы — Осокин Виталий Серафимович! Что же вас привело в наши края, Виталий Серафимович?

— Не волнуйтесь! Дело мое имеет очень отдаленное отношение к вашему хозяйству!

Веснушчатое лицо Зябликова озарила веселая улыбка.

— Я и не волнуюсь! Пусть волнуются те, кто совершает преступления! Чем я могу вам помочь?

— Боюсь, что очень немногим, Иван Антонович! Для вас — немногим, а для нас ваша помощь может оказаться довольно основательным подспорьем. Меня интересует судьба одной семьи. Она проживала в деревне Ренидовщина…

— Ренидовщина? — с некоторым удивлением переспросил Зябликов. — Есть такая деревенька в нашем хозяйстве… Только в ней почти никого не осталось… Слышал, что до войны деревня была большая, там даже своя школа имелась… Досталось ей в войну, и после войны не очень-то поднялась, а теперь это наша самая дальняя колхозная бригада. Я человек пришлый, всего-то третий год здесь работаю. Рассказывают, что на Ренидовщину упали бомбы в первый же день войны. Потом здесь в окружении сражалась одна из наших армий. Заняла круговую оборону, немцы бомбили, все кругом горело… Многие солдаты из той армии потом объединились в партизанские отряды, с ними и местные жители.

Сюда вам довелось приехать по той дороге, которая в былые времена для немцев имела большое стратегическое значение. Именно здесь они всего больше и попадали в засады партизан. И это несмотря на то, что сводили вдоль дороги лес, постоянно ее патрулировали, ставили доты. Ближайшие деревушки немец почти все пожег дотла, а те немногие, что как-то уцелели, превратил в свои опорные пункты. И Ренидовщину тоже…

Так кто же теперь вас из этой деревни интересует, если не секрет?

— Интересуюсь семейством Охрименко. Может, его еще помнят?

— Знаю, что такие там действительно жили! — подтвердил Зябликов. — Да только имейте в виду, фамилия Охрименко у нас весьма распространенная. Но из сегодняшних Охрименко никто к ренидовским Охрименко отношения не имеет. Семья знаменитая, героическая, а судьба ее горькая… Если о ней речь! Не об Акиме Петровиче Охрименко?

— Вот, вот… Близко! — подхватил Осокин. — О его сыне речь, о Прохоре Акимовиче…

— Аким Петрович в годы войны командовал партизанским отрядом. За его партизанские дела немцы всю его семью уничтожили. Пионеры-следопыты недавно раскопали эту историю и поставили памятник на том месте, где были казнены Охрименки… Это все, что я знаю, а рассказать вам может со всеми подробностями бывший партизан из отряда Акима Петровича старик Рядинских Ларион Евсеевич! Придется вам ехать в Ренидовщину. Он там живет. Как не зазывали мы его сюда, на центральную усадьбу, не пошел…

Председатель уступил Осокину свой «газик». Машина вырулила на шоссе и вскоре свернула на проселочную дорогу. Прошелестели под колесами бревна деревянного настила через неширокую речушку, «газик» вскарабкался на взгорок, и потянулся за ним густой шлейф пыли.

Сначала дорога петляла полем, по сторонам зеленели яровые, потом нырнула в песчаные колеи и потянулась по опушке молоденького березняка, из березняка опять подъем, и «газик» углубился в молодой ельник.

— После войны лес сажали… — пояснил шофер. — Когда прогнали фрицев, здесь ни деревца не осталось.

Бугор, как лысина, сверкал. Боялись фрицы леса вдоль дороги…

Но не о лесе в тот момент размышлял Осокин. Героическая и горькая своей судьбой семья Охрименко! Совсем не то, что он предполагал найти. Те ли это Охрименки, к которым принадлежит Прохор Акимович? Не совпадение ли отчества?