Следователь по особо секретным делам

Но монумент всё-таки не был статуей Командора. Он не пошевелился и не заговорил. Зато Дик, явно истощивший всё свое терпение, зашелся громким, почти оглушительный лаем. И Лара невольно вздрогнула: в настоящей Москве призрачный пес вообще ни разу не подавал голос, а тут его лай разнесся среди домов раскатисто, как в горном ущелье.

– Ладно, ладно, идем, – проговорила Лара и своей не вполне материальной ладонью провела по бархатистой, совершенно осязаемой морде пса.

И Дик, довольный, снова понесся вперед. А девушка пошла за ним – еще пару раз оглянувшись на неловко откинутую спину бронзового Достоевского.

Они миновали здание Ленинки и подошли к углу дома №5 по Коминтерна: длинному трехэтажному зданию с фронтоном над центральной частью. В конце восемнадцатого века его выстроил для себя Александр Федорович Талызин – знаменитый екатерининский вельможа. Однако его наследники фамильную собственность за собой не сохранили: за время, прошедшее до 1917 года, здание меняло владельцев не один раз. А когда в 1918 году правительство большевиков переехало из Петрограда в Москву, здесь одно время находился даже кабинет самого товарища Сталина. Ну, а сейчас шедевр классицизма отдали в полное ведение трудящихся: в одной его части располагалось общежитие, в другой – коммунальные квартиры.

Но в этой Москве окна здания – все, какие Лара могла видеть, – были задернуты изнутри зелеными бархатными шторами. Так что возникала абсолютная иллюзия, что Дом Талызина дремлет, плотно смежив веки. И Лара только успела подумать об этом, как Дик словно бы задался целью этот сон нарушить: опять оглушительно залаял. Однако теперь уже никуда не побежал: встал подле хозяйки, прикрывая её корпусом.

– Что, мальчик? – Лара потрепала его по холке и проследила направление его взгляда.

Вдоль дома к ним шел человек: мужчина лет пятидесяти на вид, рослый, дородный, облаченный в двубортный сюртук, какие носили, вероятно, в начале девятнадцатого века. Свою шляпу он с головы снял и нес в левой руке. А на лице мужчины, покрытом сизоватыми апоплексическими прожилками, блуждала какая-то опасливая и неширокая – прямо как улица Коминтерна – улыбка.

8

Скрябин выбежал из своей квартиры, и пяти минут внутри не пробыв. Вальмон проводил его обиженным мявом: Николай кинул ему в миску целый круг ливерной колбасы, даже не потрудившись её нарезать. Кот как будто выговаривал какие-то определенные слова на своем языке, пока его хозяин отпирал шкафчик с секретным замком и доставал оттуда тот самый свисток, который выпал из головы инфернального существа в метро.

Николай положил на место свистка конверт с гнусной запиской и подавил желание связаться по телефону со Смышляевым – который наверняка еще не ушел домой. Но звонить ему сейчас означало бы – терять драгоценное время. И, к тому же, решение, как действовать дальше, должно было целиком лежать на его, Николая Скрябина, совести. Другие люди не должны были за последствия этого решения отвечать.

Он сунул свисток в брючный карман, а потом быстро проверил пистолет, весь день пробывший с ним в наплечной кобуре, под летним пиджаком. И снова выскочил на лестничную площадку.

9

Лара только теперь осознала: в этом мире, куда она переместилась вечером, ночь так и не наступила. Солнце здесь не светило, но и темно не было. Казалось, Лара просто попала в какой-то пасмурный, но не дождливый день, из числа тех, что чаще выдаются в конце осени, а не в середине лета. И благодаря серому прозрачному свету, насквозь пронизывавшему улицу, девушка могла с полной ясностью видеть черты добродушного округлого лица человека в сюртуке, шагавшего к ней.

Не дойдя до Лары примерно трех шагов, он остановился и отдал церемонный поклон.

– Разрешите отрекомендоваться, – произнес он, слегка грассируя – на французский манер. – Талызин Степан Александрович, ныне – единственный обитатель этого прекрасного дома. – И он повел рукой, указывая на длинную стену фасада цвета кофе, слегка разбавленного молоком.

На Лариного пса, застывшего в напряженной позе, господин Талызин поглядел с изумленной опаской.

– Рязанцева Лариса Владимировна, – представилась девушка и тут же, не выдержав, задала вопрос: – Скажите, то, что я здесь и разговариваю с вами – это значит: я умерла?

– А вы знаете, кто я? – вопросом на вопрос ответил её собеседник.

– Конечно, знаю. – Лара – выпускница Историко-архивного института – даже слегка обиделась. – Вы – генерал-майор, воевали под командованием Суворова, были героем Отечественной войны 1812 года.

Она хотела прибавить: «И промотали огромное состояние, доставшееся вам от отца». Но потом решила, что уместнее будет промолчать.

Однако господин Талызин сам сказал – будто прочел её мысли:

– А в дополнение к тому я был мотом и неумелым хозяином. Так что еще в 1805 году я продал этот дом откупщику-миллионщику Устинову. И теперь в наказание тут застрял. Навсегда, по-видимому. А что касается вопроса о вашей смерти – нет, я не думаю, что вы умерли. Вы отличаетесь ото всех, кого я здесь прежде видел. Даже от вашей собаки – отличаетесь. Вы и сами это заметили, я думаю.