Следователь по особо секретным делам

И Ганна – будто её отец и не находился рядом – тут же выскочила из постели, с лихорадочной торопливостью начала одеваться. Странно, но на лице её отца при этом выразилось как бы удовлетворение. Не произнеся больше ни слова, он вышел из её спальни. И только поправил по дороге маленькую картину возле двери – висевшую отчего-то чуть косо.

Кое-как напялив первое, что попалось ей под руку – фланелевое домашнее платье, – и сколов волосы шпильками, Ганна выскочила в коридор и побежала к входным дверям. Она собиралась надеть шубу и шапку, прежде чем выходить из дому, поскольку за единственным в коридоре окном видела продолжавший метаться снег. Однако сквозь это окно она увидела и еще кое-что: карета, о которой говорил её отец, уже не стояла возле крыльца господского дома, а катила по центральной аллее парка к въездным воротам усадьбы. А потому Ганна схватила первое, что попалось ей под руку – бархатный салоп, который она не надевала с осени, но оставила висеть возле двери. И выскочила из дому: без шапки и без перчаток, в домашних туфельках на тонких подошвах, натягивая легкое пальтецо прямо на бегу.

Карета остановилась возле ворот: привратник отпирал на них замок. А за каретной занавеской, в маленьком застекленном оконце, мелькнула рука, державшая тряпичный мячик на веревочке.

«Мариус, – подумала невеста ямщика, – этот негодяй увозит моего сына!»

И в этот момент у неё за спиной распахнулась дверь флигеля. Ганна услышала, как она с размаху ударилась в стену, и почти непроизвольно обернулась на этот звук. В дверях стояла Стефания – с лицом белым, как у фарфоровой куклы.

– Ганна, не ходи туда!.. – произнесла она едва слышным шепотом. – Пожалуйста, не надо.

– И ты с ним заодно – с Войцехом!

Если бы у Ганны была хоть одна лишняя минута, она вернулась бы и влепила бы сестре пощечину, а, может, и не одну. Однако времени у неё не оставалось вовсе. И прямо по глубокому снегу, который тут же мокрым холодом охватил её ноги, она ринулась к карете – дверь которой кто-то распахнул для неё.

Она заскочила внутрь, и сошедший на землю форейтор пана Гарчинского тут же эту дверь за ней захлопнул.

В карете царил сумрак. И несколько мгновений – после снежной белизны снаружи – Ганна почти ничего не видела. Только разноцветные круги вертелись у неё перед глазами. Четверка лошадей резво рванула с места, карета выехала за ворота усадьбы и проехала не меньше четверти версты, прежде чем Ганна поняла: Мариуса в карете нет. Рядом с ней сидел только Войцех. И всё ещё крутил в руке, то отпуская, то подбрасывая, красный тряпичный мячик – её подарок сыну.

– Ну, вот, – проговорил Ганнин бывший любовник и длинным взглядом окинул её с головы до ног, – теперь нам никто не помешает обсудить, каким образом ты собиралась лишить меня всего. Ни твой отец, ни твоя сестрица-сообщница, ни твой так называемый жених. Так и вижу тебя с ним вместе в крестьянской избе, в сарафане и в платке!

Он хохотнул, довольный собой, а Ганна несколько раз удивленно моргнула, пытаясь понять, что означает – сестра-сообщница? Ведь Стефания явно была с ним заодно – не с нею самой. А пан Гарчинский отложил мячик (Ганна тут же схватила его, сжала в кулаке) и вытащил из кармана своей шинели с бобровым воротником сложенные вчетверо листки бумаги. Их невеста ямщика узнала сразу.

Глава 13. Свисток и веер

20 июля 1939 года. Четверг

Москва

1

Валерьян Ильич еще не завершил полностью свой рассказ. Но, по мнению Самсона, картина уже вырисовывалась ясная: бывший любовник завез Ганну в чисто поле и вышвырнул из кареты – оставил замерзать. Так что Давыденко перебил рассказчика – спросил:

– А откуда вы столько знаете о тех событиях? Наверное, Хомяков рассказал всё-таки вашему отцу о Василевских?

– Да нет, Платон Александрович Хомяков о частной жизни своей будущей жены предпочитал не распространяться.

– Будущей жены?

– Ну да, он сочетался браком со Стефанией Василевской вскоре того, как призрак Ганны был заключен под стражу. Ганнина сестра приняла православие и стала Степанидой. А после её смерти – лет тридцать тому назад – её сын разыскал меня в Рязанской губернии. К тому времени и отца моего уже не было на свете, и господина Хомякова. И, согласно завещанию своей матери, Иван Платонович Хомяков передал мне её дневники. А также всю её переписку с будущим мужем. Там же оказалась и фотография моего батюшки. Госпожа Хомякова никак не объяснила такое свое распоряжение, но, я думаю – она желала, чтобы я был в курсе дела. На всякий случай.

– Ну, а бывший любовник Ганны – этот пан Гарчинский? С ним-то она не пыталась расправиться?

– Похоже, что нет. Ганна явно осознавала – даже в своем посмертном существовании: случись что с Войцехом Гарчинским, и её сын останется круглым сиротой. Кто стал бы тогда заботиться о нем? На своих отца и сестру Ганна уж точно не рассчитывала. Так что ей пришлось довольствоваться…