Следователь по особо секретным делам

К удивлению Николая, который совершил прыжок первым, ветки дуба словно бы образовали под его ногами прочный настил. Лара прыгнула за ним следом, и он поймал её, а потом аккуратно опустил на переплетающиеся ветви.

Композитор на миг свесил за борт голову – удостоверился, что их спуск прошел благополучно. А после этого лишь коротко взмахнул на прощание рукой – никаких слов не произнес. И воздушный шар снова взмыл вверх – резко и внезапно, точь-в-точь как возле Сухаревой башни. Николай и Лара успели только изумленно вздохнуть – а от монгольфьера остался уже один только темный контур в сером небе.

Впрочем, а имелось ли оно здесь и в самом деле – это небо? Оно могло быть таким же иллюзорным, как и тот дуб, на который они с Ларой перебрались. А то, что дуб представлял собой абсолютную иллюзию, они уразумели немедленно. Поскольку, едва только великий композитор отбыл на воздушном шаре, дуб этот начал вдруг понижаться – уменьшаться в размерах. Он словно бы втягивался в крышу театра (А театра ли?), которая очень скоро оказалась прямо возле их ног. Фигурные листья красиво раскинулись по ней, образуя подобие гобелена – на который они с Ларой тут же и переступили.

И сразу же дерево (якобы дерево) пропало – как давеча пропали мешки с песком, закрепленные на гондоле воздушного шара. Дуб даже не растворился в воздухе: впечатление возникло такое, будто его тут никогда не и было. Да и не могло быть! Не растут раскидистые дубы на театральных крышах – ведь не висячий же это был сад Семирамиды, в самом-то деле.

– Ну, – сказал Николай, – идем искать тот иллюминатор! Или что-то похожее на…

Он не договорил: осекся на полуслове. И похолодел – потому как заметил, какое выражение застыло на Ларином лице. Девушка глядела не то, чтобы отрешенно – лицо её отображало что-то нездешнее. Другого слова Николаю просто в голову не пришло. А как она смотрела на него! Серые её глаза выражали вину и сожаление. Но вместе с тем мечтательное выражение так явственно проступало в её взгляде, что у Скрябина скрутило желудок – как если бы он впервые за всё время пребывания в сведенборгийской Москве испытал приступ голода.

– Что случилось? – спросил он, перейдя отчего-то на шепот – и уже отлично понимая, что. – С тобой всё в порядке, я надеюсь?

– Со мной всё будет в порядке. – Девушка шагнула к нему и с такой нежностью провела ладонью по его лицу, что у Николая чуть в тот же миг не разорвалось сердце – слишком уж хорошо он понял: то был жест прощания. – Я найду здесь свое место. Обязательно найду. – А потом, после кратчайшей паузы, она прибавила: – Прости меня, пожалуйста, Коля.

– Это что же ты надумала? – Он схватил её за плечи и даже слегка встряхнул. – Решила не возвращаться? Остаться тут? Да ты ополоумела, что ли?

Он рассчитывал: его грубость возмутит её. Но нет: Лара улыбнулась ему – кривовато и печально.

– Я очень тебя люблю, – сказала она. – Но я просто не могу вернуться туда. Не могу, и всё тут. Уверена: и ты не сможешь перейти, если я попробую пойти с тобой вместе. А без меня – у тебя всё получится. Ты одолеешь Ганну. И сделаешь так, чтобы Василий Комаров не выбрался из ада.

– Ну, уж нет! Дудки! Без тебя у меня ничего не получится!

Теперь Николай уже почти кричал – и во многом из-за того, что боялся закричать от ужаса. Лара, которая никогда прежде не говорила ему, что любит его, теперь произнесла это так просто, так легко! И как она могла после этого бросить его?!

Он мог бы напомнить ей о её родителях – которые жили в одном из райцентров неподалеку от Москвы. Мог бы сказать, что её переселение на территорию теней они воспримут однозначно – как самоубийство. Да и как он станет рассказывать им о том, куда подевалась их дочь? Но он подозревал, что его доводы не подействуют. Что-то произошло в городе призраков с девушкой, которую он любил. И Николай считал, что повинен в этом тот человек, который её сюда отправил – Федор Великанов. Так что – старший лейтенант госбезопасности снова дал себе зарок: «Убью его».

Однако мысль эта не принесла ему никакого облегчения. Лара, которую он всё еще держал за плечи, при его последних словах выскользнула из его рук. И произнесла – голосом словно бы отдаляющимся:

– Я уверена, что без меня в том мире обойдутся все. Включая тебя – хотя, наверное, сейчас ты думаешь иначе.

– Ну, ладно, – сказал Николай. – Я тебя очень хорошо понял.

И он уселся прямо на железный настил крыши – по крайней мере, это выглядело железным настилом. Гладкая поверхность, выкрашенная темно-зеленой краской, не была ни теплой, ни холодной, ни жесткой, ни, уж конечно, мягкой. Она была никакой. Как был никаким и весь этот мир, который сумел залучить в свои сети Ларису Рязанцеву, неполных двадцати одного года от роду, выпускницу Московского историко-архивного института.

Но всё же Лариса Рязанцева проявила к действиям Николая некое подобие интереса.

– Ты должен спешить, – напомнила она ему. – Тебе нужно еще сделать то, что велели те трое!