Оно не билось, но эфир широкой рекой вливался в него и вытекал наружу; это был пульс без пульса, жизнь без жизни, колдовство плавящее реальность как нож плавит масло, дарующее жизнь вечную — филактерия барона Оберна, та самая сказочная игла-в-яйце — сломай — и умрет темный колдун.
Фигаро, конечно, понимал, что не все так просто. Уничтожить филактерию он бы не смог, даже если бы захотел: не хватило бы сил и специальных знаний, Однако же…
И тут сердце во льду ослепительно вспыхнуло и ударило как колокол.
Поток эфира был столь силен, что следователя сбило с ног. Он упал на спину, и сквозь пот заливавший глаза увидел, как по белому камню потолка пробежала трещина.
Блоки белого мрамора, дрожа, выезжали из стен, словно ящики из шкафов и падали на пол, извергая султаны дыма и пара. Свет мигал в такт невидимому эфирному пульсу; защитные заклятья, веками поддерживавшие эти стены распались, развязались клубками обвисших нитей и теперь фундамент Шератона медленно оседал, проваливаясь внутрь скалы.
«Ненавижу, — думал Фигаро сверкая пятками по коридору, — ненавижу, когда моя жизнь попадает в прямую зависимость от моей способности бегать. Потому что бегаю я хреново, не приучен бегать, зарядку не люблю, а курить так и не бросил… Однако же, дамы и господа, сейчас все это рухнет мне прямо на голову. Давай, жирдяй, давай, работай ногами! А то не жрать тебе больше рябчиков…»
…первые лучи утреннего солнца осторожно сверкнули за стеной старого леса, чуть тронули сизый туман, лежащий в заболоченных оврагах, разогнали ночные тени. Запели, зачирикали птицы — сперва робко, а затем в голос, загудели над холмами бронзовые жуки, и тяжелые шмели вылетели из земляных норок, отправившись по своим делам.
Утренний лес оживал. Все было точно так же, как и вчера, и только у подножья белой скалы оседала, потрескивая, куча камня, бывшая недавно замком Шератон.
Когда солнце наполовину показалось из-за верхушек деревьев, груда камней пошевелилась, и из нее, потряхивая лапками, выбралась на свет божий Черная Вдовушка. Другую слегка пошатывало от количества проглоченного «виталиса». Вдовушка рассеянно икнула, задумчиво посмотрела на солнце и, сообразив, что свет впервые за всю ее долгую жизнь не причиняет ей ни малейшего дискомфорта, решила, что обязательно использует свою новую способность проглоченную вместе с Демоном-Сублиматором, но сперва отдохнет и переварит убойную дозу «виталиса». Вдовушка подумала, что ей вполне хватит на отоспаться лет эдак тысячу, зевнула и, переваливаясь, уползла в чащу.
— …так что, признаться, ловушки в подвалах я не сам придумал. Более того: даже не сам делал: выписал из Столицы местных специалистов и рассказал в общих чертах, какого мне черта надо. Но вы, Фигаро, себя явно недооцениваете; вам бы в большие начальники, или встать во главе Ударной группы — вы раскурочили ловушку, которую строил сам Андрей Такльбери из Визице! А вы — раз, два, и привет!
— Не хочу в ударную группу. Вы лучше дальше рассказывайте, барон.
…они сидели у подножья груды камня (откуда-то из-под бывшего замка еще поднимались струйки дыма), расставив на столике в чудом сохранившейся садовой беседке закопчённые серебряные тарелки и бокалы — все, что Ашиизу удалось спасти из-под развалин — пили чай, воду для которого вскипятили на костре в походном котелке и болтали.
— Да что тут рассказывать… — Барон задумчиво провел пальцем по ледяной колбе, в которой ровно и спокойно билось его сердце. — К тому времени мы с женой уже поняли, что с «виталисом» не получится. Или в Легкие вампиры, или никак. Короче, дело — швах. Я дошел то такого градуса отчаяния, что приехал в Столицу и завалился на прием лично к Мерлину.
— Ого! И он вас даже не повесил?
— Он даже не поднял на меня глаза — копался в каких-то бумагах. Только буркнул под нос: «бессмертия хочешь, сукин кот? Ну, держи» — и кинул в меня папкой с бумагами. Там, собственно, и описывались ритуалы создания филактерий первого и второго типов. Я же говорю: Мерлин есть Мерлин. Кукушка у старика всегда работала отменно, но была немного… того.
— Но ваша жена отказалась от ритуала.
— Конечно! Человеческие жертвы — сами понимаете! А я сделал вот это — Оберн постучал по колбе с сердцем. Джозефина меня особо не осуждала — она даже радовалась, что я теперь бессмертный. Но сама повторять процедуру не хотела и тихо угасла в довольно преклонном возрасте.
— Но вы…
— Сперва я воспринял ее смерть нормально — в конце концов, Джо не раз мне говорила, что это ее выбор и все такое. Но я остался один, и на меня навалилась депрессия. Воспоминания, сожаления — вот это все. Я извел себя, довел до нервной горячки. Думаю, если бы не был бессмертным, то помер бы к чертовой матери. Один раз напившись как свинья, я попытался воскресить жену.
— Но как?!