Потому что колдовство магистра-трансформатора, коснувшись его пухлого, порядком поношенного тела, шутя сняло с плеч следователя лет тридцать, и теперь, отраженный серебряной амальгамой старого зеркала, на Фигаро смотрел восемнадцатилетний юноша одетый в полосатую, явно слишком большую для него пижаму.
Темно-каштановые волосы постриженные по последней моде – до плеч на затылке и выбритые виски. Бледно-розовая кожа без малейший признаков морщин – исчезли даже частые сеточки в уголках глаз. Куда-то делся животик следователя – результат беззаветной любви к куриным крылышкам в кляре, свиным отбивным и темному пиву. И даже пухлые ладошки Фигаро вытянулись, истончились и стали такими, какими были давным-давно – длинными и тонкими руками пианиста, глядя на которые его отец, вздыхая, говорил: «…тебе, сынок, не в земле копаться, а бумажки в конторе перекладывать».
- Хорош, хорош! – Пфуй фыркнул в усы. – Пришел бы ты в Академию в этом возрасте, был бы сейчас комиссаром. Так нет – тянул кота за хвост, ждал непонятно чего… Ладно, потом налюбуешься. Свою легенду-то помнишь, склеротик?
- Да помню, помню, – отрешенно пробормотал Фигаро и неожиданно рассмеялся – таким неожиданно высоким оказался его голос: ломающийся подростковый тенорок. – Звать-то меня как будут?
- Хм… – Комиссар задумался. – А пусть будет… Фигаро.
- Фигаро? – опешил следователь. – Хотя… Вы знаете, комиссар, мне нравится.
Столица грохотала.
Она свистела, ревела, плевалась паром из открытых и огороженных строительными треногами люков, шипела запертым в трубах сжатым газом. Она воняла керосином, мазутом, перегретым каучуком, кислотами, аптеками и еще бог весть чем, она окружала со всех сторон себя саму и наползала на саму себя – никогда не спящий уроборос из жести и камня.
Город, казалось, не успевает сам за собой; когда чугунно-паровой век ворвался в Королевство верхом на керосиновой самоходке будущего, Столица, не успевая расти вширь, принялась разрастаться вверх: трехэтажные дома сменились пятиэтажными, их вытеснили кирпичные семиэтажки, но и этого оказалось недостаточно и теперь новые дома строились прямо поверх старых. Эти разноцветные громады камня и металла нависали друг над другом, переплетались, упирались в соседей железными рейками-распорками, потом рейки обращались в застекленные дорожки-коридоры, и конца этому не было видно. Когда новый закон о застройке городских территорий выгнал мануфактуры на окраины, казалось, что теперь-то Столица расправит плечи и задышит полной грудью, однако даже это не помогло, и теперь над головами прохожих нависали целые острова из домов, домиков и домишек, переплетенные газовыми магистралями, медными змеями водопровода и толстыми хоботами электрических проводов с которых черными фестонами свисали клочья паутины и какой-то промышленной грязи, казавшейся невероятно древней, почти доисторической.
- …Поднажми, курва мать!!
- Куды прешь?! Не видишь – пробка аж до Банковой! Индюк слепой, как тебе вообще водительское выдали…
- Рр-р-р-раздайся в стор-р-р-роны! Кортеж зам. мэра!! А ну очистили тр-р-р-рассу!
- Ага, держи карман шире, ха-ха-ха! В пробке как в бане – все равны! Газетку почитай, вашблагородие!
- Шта-а-а-а?! Кто сказал?! Какая скотина, сказала, спрашиваю?!.
Фигаро улыбнулся – Столица жила своей обычной жизнью. Проспект Победы – широченная полоса кое-как залатанной битумными лоскутами брусчатки соединяющая Монетный проезд и Площадь Свободы был полностью забит самыми разными… ну, в общем, всю эту машинерию можно было, в первом приближении, назвать «средствами передвижения».
Вот огромный паровой шагатель ощетинившийся земляными ковшами, демонтажными гирями и стрелами подъемников рассупонился прямо посреди дороги, окруженный со всех сторон керосиновыми каретами, ярко-красными пассажирскими омнибусами и новомодными моторными велосипедами. На шагателе красовалась табличка «Городские службы» под которой кто-то мелом дописал: «Проблесковых фонарей нет. Тормозит медленно! Не подходь!» В кузове похожем на открытую жестянку из-под халвы лежали на ящиках с инструментом мужики в ярко-оранжевых робах, лениво покуривали папироски и насмешливо поглядывали на дорожного жандарма пытавшегося составить протокол о происшествии.
- …а я говорю – нарушили! – вопил «дорожный», размахивая книжечкой со штрафными квитанциями. – Вот нарушили же! Смотрите: заступили, значится, за разделительную полосу! Тремя ногами, сукины дети!!
Шофер – дебелый мужичок в кожаной фуражке, только усмехнулся, сплюнул с трехсаженной высоты, и покачал головой.
- Да какие ж это «ноги», вашблагородие! Это крановые упоры! Недвижимая, так сказать, часть!
- Как «недвижимая»?! Как же «недвижимая», если движется?! – возмущенно затопал ногами жандарм. – Вы мне тут не здесь, понимаешь! Разговоры нарушаете, итить вашу мать!
- А вот так, – шофер пожал плечами, – сломаны, вот и не движется. И убрать потому не могу, что гидравлика полетела еще третьего дня.
- Ага! – хищно ощерился «дорожный», – ага! Вот и сам признался, что вывел нерабочий агрегат на дорогу! Два империала штрафу!