Следователь

- Покорнейше прошу меня извинить, – Смайл шаркнул ножкой. – Я не намеренно, поверьте. Просто я очень обеспокоен…

- Что у Вас случилось? Рассказывайте!

Начальник городской жандармерии вздохнул. Немного подумал, повертел в руке тросточку. И принялся рассказывать:

- Сегодня на рассвете на дороге к железнодорожной станции была найдена застрявшая в снегу повозка. Как Вы помните, снега вчера никто не ожидал, поэтому никто не подумал позаботиться о санях. Хозяин повозки, некий Адам Фулл, городской извозчик, обнаружен в снегу, примерно, в сотне шагов от своего экипажа. Бедняга замерз насмерть, как и обе его лошади. Нашел его Алексей Банджо, тоже извозчик. Этот же Банджо рассказал, что вчера, примерно в восемь вечера, видел повозку Адама Фулла рядом с гостиницей «Глобус».

- То есть, получается, он за каким-то чертом рвался на станцию? – Фигаро нахмурился.

- Нет. Извозчики, оставшиеся на станции, божатся, что вчера вечером Фулл был с ними.

- Вот как? В котором часу?

- В шесть часов вечера – точно.

- А умер он…

- Около трех часов ночи.

- Ничего не понимаю. Зачем ему с таким риском ехать по снежным завалам в город, а потом еще и возвращаться назад? И где его носило с восьми до двух?

- Мы не знаем.

- И почему он не остался в повозке? Пробовал дойти до станции пешком? Как далеко от «Тупичка» его нашли?

- Верстах в трех.

- Немного.

- Но и немало. На улице было холодно, снег, видимость почти нулевая. Кто знает, может он запаниковал. Заблудился. Ну и…

- Ну, ладно, хорошо. – Фигаро поднял руку, – но причем тут я? Я, знаете ли, не занимаюсь сумасшедшими извозчиками.

- Я знаю, – Смайл серьезно кивнул. – Но мне интересно, почему Адам Фулл не оставил записи в путевой книге на станции и почему станционный смотритель страдает провалами памяти.

Размерами и формой карета Винсента Смйла напоминала большой сарай. Внутри даже имелась маленькая печь и стеклянная тумбочка с напитками, а четыре каурых тяжеловоза тащившие карету, казалось, даже не замечали ее веса. Полозья весело скрипели, за окнами пролетали холмы, за ночь превратившиеся в белые горы, а Фигаро вздыхал о печенье, которое так и не успел доесть.

«Опять на вокзал», думал он. «Вот уехал бы днем раньше, так и не пришлось бы сейчас мотаться с этим настырным типом. Прилип, как банный лист. А я-то уже думал поваляться в кровати, полистать нового Бауэра, написать отчет… Ага, куда там».

На перроне было пусто. Только курил у дверей жандарм в форме, при виде начальства взявший под козырек. Из печной трубы поднимался легкий дымок; пахло печеной картошкой и луком.

Станционного смотрителя Фигаро помнил. «Дурак и самодур», подумал следователь. «Проедает казенные деньги, а толку от него как с козла молока. И что это за должность такая – «станционный смотритель «Тудымского тупичка»? Право слово, это ж все равно что «начальник печной заслонки».

«Дурак и самодур» сегодня выглядел неважно. Было видно, что с утра он уже успел приложиться к бутылке: налитые кровью глаза Валдиса Борна походили на две крупные вишни. При беседе смотритель то и дело прикладывал руку к затылку, морщась, будто от зубной боли.

- Нет, ваше благородие, ничего такого не видел. Все тишь да гладь, божья благодать… А что Фулл этот уехал, так то потому что дурень был. Купился, небось, на звонкую монету, пожадничал и – привет! – смотритель пренебрежительно махнул рукой, демонстрируя свое отношение ко всем жадным идиотам мира сего.

- Но кто мог его нанять? – Фигаро покачал головой. – Вы же сами сказали, что последние пассажиры разъехались около половины пятого. А Адам Фулл остался здесь. И оставался здесь, как минимум, до шести часов вечера.

- Не знаю, ваше благородие, – на лице станционного смотрителя проявилась напряженная работа мысли. – А только так разумею: сам по себе извозчик никуда бы не поехал.

- Потрясающе тонкий вывод, – пробормотал Смайл.

-Да, а что там с Вашей потерей памяти? – Фигаро скептически посмотрел на стоявшую в углу здоровенную пустую бутыль.

- Да странная штука получается, ваше благородие. Помню, сидел вечером здесь на стуле. Ужинал-с… А потом вдруг – раз! – и стою возле купейного вагона. Двери, значится, запираю. А как вышел да зачем – вот того не помню. И башка болит жутко.

- Угу, – кивнул следователь, – бывали и у меня такие «потери памяти». Особенно когда водку ключница делала… – Он тяжело вздохнул, покосился на Смайла и, достав из саквояжа устройство, похожее на короткую трубку с часиками на конце, сунул его под нос станционному смотрителю. Стрелка на «часиках» слабо задергалась.

Фигаро нахмурился.

- В течение прошедших суток занимались какой-либо ворожбой? Приворот, отворот, выкатывание порчи «на яичный желток»? Составление астральных гороскопов? Начертание чародейских символов?

- Да что Вы! – замахал руками Борн. – Мы, ваше благородие, чародейничать не научены, нам бы все больше своими руками, так сказать. Кесарю кесарево…

- Да-да, знаю… Голова болит? – Фигаро подвинулся к Борну и пальцем оттянул ему правое веко.

- Болит, а чего ж ей не болеть… В смысле, да, что-то разболелась, проклятущая. На погоду, видать.

- Что Вы ели с утра?