Следопыт Урала

Зуев сидел в заледенелой одежде, как в стеклянном панцире. Холод добрался до самых костей. Только сейчас Зуев по-настоящему понял, что они были буквально на волоске от гибели. Когда лодка ткнулась в отмель, рыбаки повскакивали с мест. А Зуев в своем ледяном панцире не мог подняться. Его внесли в чум на руках. Никифор срезал пуговицы и стал стаскивать ломавшуюся одежду. Потом растер Василия скипидаром с гусиным салом, завернул в меховую одежду и выпоил ему чуть ли не целую кружку крепкого вина, настоянного на красном перце. Василий сразу же уснул.

2

На другой день Зуев чувствовал себя так, будто и не был в ледяной переделке. В этот же день они выехали обратно в Обдорск.

Там немного отдохнули, и неугомонный Василий решил налегке, на двух нартах, выехать к горам через тундру. Поехали четверо: Василий, Никифор и крещеные каюры Николай и Степан. В каждую нарту было запряжено по паре оленей.

Рано утром собрались у дома казачьего старшины. Было морозно. Василий и Никифор, одетые по-ненецки, в вывернутые мехом наружу одежды, держа в руках ружья, разместились на узких длинных санях.

— Ну, с богом! — сказал казачий старшина и махнул рукой. Проводники крикнули на оленей, махнули длинными тонкими шестами, с помощью которых они управляли животными, и с разбегу упали на сани. Олени, закинув красивые рога на спину, с места рванулись во весь опор.

Поначалу Василий с любопытством оглядывался по сторонам, но скоро белое однообразие, мерное покачивание саней, укачало его. Уткнувшись в мех одежды, он задремал.

Через пять дней однообразной езды увидели синие вершины Уральского хребта. Они высились торжественно и величаво. На ночевку расположились в горной лощине, у подножия серой скалы. Проводники остались стеречь оленей, а Василий и Никифор пошли в ущелье собирать образцы пород. Когда они вернулись на стан, Николай и Степан все подготовили к ночлегу. Улеглись спать на санях. Оленей пустили пастись. Тяжелыми копытами они легко разгребали неслежавшийся снег и добирались до мха-ягеля.

Было сумрачно. Только сполохи сияния радужными лентами вставали в северной части синего холодного неба.

Проснулся Василий от шума и крика и не мог ничего понять. Вдруг раздался гулкий выстрел, что-то кричали Николай и Степан. Ярко пылала жаровня. В ее дрожащем свете Зуев увидел Никифора с ружьем в руках. А в темноте будто рассыпались горящие зеленоватые точки-угольки.

— Волки! — крикнул Никифор, торопливо забивая в ствол ружья новый заряд. Раздался протяжный одиночный вой, подхваченный всей стаей. Василию сделалось жутко. Зеленоватые точки-угольки полукольцом охватывали место стоянки. Василий схватил ружье и, почти не целясь, выстрелил в ближайшие точки. Волчья стая разорвалась, шарахнулась в стороны и снова сомкнулась, но уже где-то вдали.

К саням подошли Николай и Степан. На широком сыромятном ремне они держали лишь одного оленя. Остальных задрали волки. Николай привязал оленя к глубоко вбитому в снег шесту и принялся гладить животное по спине, успокаивая. Степан же, расколов второй шест на щепки, стал мастерить факелы, обвязывая концы палок мехом от одежды. Тут же макал мех в растопленный нерпичий жир. Такой факел горел ярко и долго. Степан размахнулся и бросил горящий факел в волков. Факел летел далеко, разбрызгивая капли огня. Волки испуганно убегали в ночь, но вскоре опять смелели. Степан снова зажигал факел и бросал в волков.

Кое-как в тревоге скоротали ночь. Утром Василий обеспокоенно спросил Степана:

— Что будем делать?

— Ждать будем, скоро волк уйдет. Волк уйдет, наша домой пошла.

— А как же без оленей?

— Очень плохо. Одни сани бросай, сами пешком пошли.

С наступлением рассвета волчья стая исчезла. Положение создалось трагическое. Остались с малым запасом продовольствия, с одним оленем. Никто не придет им на помощь. Надо было одолеть сотни верст по снежному насту пешком без какой-либо надежды встретить жилище.

Но делать ничего не оставалось — надо собираться в путь.

Вместе с проводниками Василий придирчиво рассортировал багаж экспедиции. Каждый фунт груза как бы взвешивался на невидимых весах. Порох, свинец, еда, нерпичий жир — сейчас самое драгоценное. Но в сани был уложен и небольшой мешочек с образцами горных пород.

И вот двинулись в дорогу. Степан вел оленя. Николай, упираясь шестом в сани, шагал рядом. Сзади, выбившись из сил, шли Василий и Никифор. На четвертый день оленуха спала телом и едва тащила сани. На них почти не осталось груза. Зато по очереди падали на них то Василий, то Никифор. А проводников будто и усталость не брала. Они семенили рядом с санями мелким, но ходким шагом.

Продовольствие кончалось. Ели нерпичий жир, который теперь не жгли на остановках. Сначала Василия тошнило от приторного запаха ворвани. Но он поборол брезгливость, впился зубами в отвратительно пахнувший кусок: не умирать же с голоду. Хотелось спать, но спать было опасно: можно замерзнуть. Дремали по очереди с Никифором, сменяясь каждые полчаса.

На восьмой день пути не осталось ни сил, ни нерпичьего жира. Мелко резали, как лапшу, сыромятные ремни и жевали.