Следопыт. Пионеры.

Могиканин продолжал насыщаться, тогда как его белый товарищ встал и, учтиво сняв шапку, поклонился Мэйбл. Это был цветущий юноша, полный здоровья и сил; его платье, хоть и не строго флотского образца, как у Кэпа, говорило, что и он более привычен к воде, чем к земле. В то время настоящие моряки были обособленной кастой, резко отличавшейся от других сословий; их представления, равно как язык и одежда, так же ясно указывали на их занятие, как взгляды, речи и одежда турка обличают в нем правоверного мусульманина. Хотя Следопыт был еще мужчина в самой поре, Мэйбл говорила с ним без всякого стеснения, возможно потому, что зарядилась храбростью для этого знакомства; встретившись же глазами с молодым человеком, сидевшим у костра, она невольно потупилась, смущенная восхищением, которое прочла — или вообразила, что прочла, — в его приветственном взгляде. И в самом деле оба они отнеслись друг к другу с тем естественным интересом, какой возникает у молодых впечатлительных людей, когда их роднит одинаковый возраст, сходные жизненные обстоятельства, привлекательная наружность и необычная обстановка их встречи.

— Перед вами, — сказал Следопыт, глядя на Мэйбл с открытой своей улыбкой, — те друзья, которых ваш почтенный батюшка выслал вам навстречу. Это — великий делавар, изведавший на своем веку немало славы, но и немало злоключений. Он носит, разумеется, индейское имя, подобающее вождю, но, так как его трудно выговорить тем, кто незнаком с его наречием, мы переиначили его на английский лад — Великий Змей. Это не значит, что он коварен в большей мере, чем полагается краснокожему, а только что он мудр и хитер, как и подобает воину. Разящая Стрела прекрасно меня поймет.

Пока Следопыт произносил свою речь, оба индейца испытующе оглядывали друг друга; тускарора подошел первым и вступил с соотечественником в дружелюбный по видимости разговор.

— Люблю смотреть, как двое краснокожих приветствуют друг друга в лесной чащобе! — продолжал Следопыт. — Не правда ли, мастер Кэп, это все равно, как будто два дружественных судна обмениваются салютами в открытом море. Но, раз уж мы заговорили о воде, позвольте представить вам моего юного друга Джаспера Уэстерна, который хорошо знаком с этой стихией, так как всю свою жизнь провел на Онтарио.

— Рад познакомиться, дружище, — сказал Кэп, сердечно пожимая руку своему пресноводному коллеге, — хотя в школе, куда вас отдали, лам еще многому предстоит поучиться. Это моя племянница Мэйбл — я зову ее Магни по причине, всего значения которой ей не понять, хотя вы, должно быть, достаточно преуспели в нашей науке, чтобы знать, что такое компас.

— Причину угадать нетрудно, — отвечал молодой человек, невольно устремляя темные смелые глаза на вспыхнувшее лицо девушки, — и, мне думается, что матрос, идущий с таким компасом, как ваша Магни, никогда не собьется с курса.

— Что ж, видно, наши матросские словечки вам знакомы и употребляете вы их с толком и к месту, но, сдается мне, вы видели на своем веку больше зеленой, чем голубой воды.

— Не удивляйтесь, что мне знаком язык береговых жителей, — нашему брату редко приходится больше чем на двадцать четыре часа терять землю из виду.

— Жаль, жаль, молодой человек. Плавающей птице негоже засиживаться на берегу. Ведь, по правде сказать, ваше озеро, мастер Уэстерн, как я полагаю, окружено со всех сторон землей.

— Но, дядюшка, разве то же самое нельзя сказать и об океане? Он тоже со всех сторон окружен землей, — с живостью отозвалась Мэйбл; она испугалась, как бы дядюшка с места в карьер не пустился рассуждать на любимую тему с самоуверенностью неисправимого педанта.

— Ошибаешься, девочка, это как раз земля окружена океаном; я всегда твержу это тем, кто на берегу. Ведь они живут, в сущности, посреди моря, хоть сами того не подозревают; живут, можно сказать, божьим изволеньем, ведь воды-то на свете больше, чем земли, не говоря уж о том, что она коварнее. Но такова слепота человеческая: какой-нибудь удалец, и не нюхавший моря, иной раз вообразит себя умнее того, кто обогнул мыс Горн. То-то и оно: земля наша попросту остров, тогда как все прочее — вода.

Молодой Уэстерн был преисполнен уважения к бывалому моряку — его уже давно томили мечты о морском плавании; но он, естественно, чувствовал привязанность к обширному озеру, на котором вырос и которое в его глазах было не лишено своей неповторимой красоты.

— То, что вы говорите, сударь, — заметил он скромно, — может, и верно в рассуждении Атлантического океана, ну, а мы здесь, на Онтарио, питаем уважение и к суше.

— Это потому, что она зажала вас в кулак, — возразил Кэп, смеясь собственной шутке. — Но, как я вижу, ваш Следопыт, как вы его зовете, уже спешит сюда с дымящимся подносом и приглашает нас откушать с ним. Вот уж что верно, то верно — дичиной в море не побалуешься. Мастер