Следопыт Бероев

Кучум встрепенулся. Этого вопроса он боялся куда больше.

– Не знаю! И знать не хочу! Наверняка напился да и загремел с обрыва!

Он скосился на гуляющий в чужих руках обух. Повторил упрямо:

– Не видел. Говорю же, напился он. Бегал туда-сюда. Хихикал. Падал. После оглянулся, а его нет. Получается, с обрыва навернулся. Утонул, конечно. Стремнина-то какая. А шкурки забрал, чтоб после сдать за него государству. А то мало ли лихих людей.

Он скривился дерзко:

– На том стоять буду. Хоть забей! Хоть следствие открывай. Забьёшь, кстати, – самого посадят.

Он повёл глазами на реку. Там, под обрывом, покачивалась на якоре спарка. Вся команда сбилась на борту баржи, глазея на избиение.

До Бероева дошла наконец природа Кучумовой самоуверенности. В самом деле, зачем ему было убивать ножом? Достаточно столкнуть упившегося якута с обрыва в студёную стремнину. И – концы в воду.

Олег невольно скривился – уж больно фразеологизм пришёлся к месту.

Усмешка эта обнадёжила Кучума.

– Ты послушай, послушай! – горячо заговорил он. – Что нам зверь этот? Кому он нужен? Утоп и утоп! Их таких, таёжных, вона сколько на Лене! Два года в тундре просидел. Может, и ещё пять никто не схватится. Всё равно уж не переменишь. Да и случись спрос – не с тебя же. Ты-то чистяком! Зато шкурки наши! Прикинь, один соболь во что потянет. А горностай! А тут их – несчитано.

Удар ногой заново опрокинул убийцу на спину.

– Не переменишь, говоришь? – не поверил Бероев. Отрезал с нарт кусок каната. Подёргал, проверяя на прочность. – Считай, что уже в тюрьме сидишь. Отбывать срок начнёшь в трюме. А там… Докажут – не докажут убийство, а десятку за кражу в особо крупных размерах точно схлопочешь. Калым из тюрьмы будешь выплачивать. То-то будущий тестюха – секретарь райкома – обрадуется! Да и за Вишняка ещё попробуй отмойся. Во вкус вошёл – убийствами богатеть!

Стянул локти. Приготовился вязать.

– Да ты! Безмозглый! – Кучум затрепыхался беспомощно. От унижения и безысходности то ли зарыдал, то ли завыл.

Дружно залились лаем собаки. Захрустел мох. Из тундры на поляну вышел леший. Обсыпанный жухлыми листьями. Насквозь промокший, взопревший. Трясущийся в ознобе. Щербатый, покоцанный. Луноликий Валера Гоголев. С Пиратом возле босой ноги.

Бероев и Кучум как были только что не в обнимку, так и застыли, остолбенелые.

– Вот ведь как, однако. Выпил всё-таки. Не удержался, – виновато признался Гоголев Олегу. – И, должно, как-то в реку оступился. – Теперь он принялся оправдываться перед Кучумом. – Не помню совсем. Далёко, однако, нас отнесло.

Он огладил лайку, которой, похоже, обязан был жизнью.

Заглянул в чум. Вышел обескураженный.

– Вот ведь как! Два года, однако! Ой, дура, дура!

Обхватил бритую голову руками.

– Шкурки целы! – выкрикнул Кучум. – Целы! – сбивчиво, косясь на Бероева, затараторил он. – Я к ночи вернулся. Тебя нет. Вот и припрятал. Чтоб не украл кто! Мало ли, думаю! Припрячу-ка пока в надёжном месте. В минуту принесу!

Он просительно глянул на Бероева.

– Принесу ведь?!

Олег незаметно освободил его локти от пут.

Часа с полтора после этого Бероев под камеру брал интервью у знаменитого охотника, фотографировал добытые шкурки. Под конец вместе с Кучумом и капитаном Геной опечатали пушнину. Приклеили бирки с указанием количества шкурок и пометкой: опечатано комиссией в составе…

– Вертолётчиков, как прилетят, первым делом носом в бирки ткнёшь, – наставлял Бероев охотника. Тот понуро кивал.

День незаметно иссяк. Настала пора расставаться. Особенно тепло простодушный якут прощался с Кучумовым.

– На Байкал приезжай. Лучшего зверя добуду, – настаивал он. – Адрес запиши.

– Не нужен ему адрес. Со мной, если что, приедет. – Бероев свернул трогательное прощание.

Когда спарка снялась с якоря, Валера Гоголев махал им с обрыва. Возле ног крутился верный Пират.

Капитан Гена дал прощальный гудок и прибавил ходу. Надо было нагонять отставание – баржу и впрямь заждались в поселке.

Кучум больше не угрожал, не позыркивал гневно. Даже на катер почти не заглядывал. Или массировал в каюте превратившееся в месиво лицо, или прохаживался по барже, гоняя, как кегли, обоих охранников. Но именно по тому, как отводил Кучум при встрече глаза, Бероев понял, что нажил смертельного врага.

Фёдоровна, шаркавшая шваброй по палубе, подсела поближе.

– Не знаю, за что ты его там, на берегу, отмудохал. Только поостерегись. Кажись, дикарёк наш не в шутку на новый заход пошёл. Жжёт тебе спину глазюками. Вот уж кто самый зверюга из зверюг.

Ближе к заливу по берегам потянулись прибрежные пески. По фарватеру опять проступили песчаные островки. Капитан Гена, боясь вновь угодить на мель, не шёл – крался по расставленным заблаговременно вешкам. Взмокший от напряжения, он почти не выбирался из рулевой рубки, лишь изредка, на самой безобидной глади, передоверяя штурвал другим.

Еду Фёдоровна таскала ему прямо в рубку.

В какой-то момент по катеру покатились колокольные удары.

Капитан Гена, к общему изумлению, отплясывал на палубе.

– Я это сделал! – в восторге, вздымая руки, грохотал он.