След в пустыне

Таким и запомнил его Куранов, оживленным, заявляющим громким голосом всем и каждому, что он жив, здоров, любит славную девушку, спасшую ему жизнь, возвращается в море.

Куранов стоял рядом с Анной и ее отцом. Ничего уже нельзя было увидеть в пустынном пространстве, только белели гребнями бьющие в сваи причала волны.

Они с Анной пошли вверх по тропинке, сзади тяжело поднимался отец.

Остановившись на гребне дюны, Анна коснулась Куранова рукой и сказала:

— Спасибо. Больше провожать не нужно…

Ветер выжимал из глаз слезы, парусом надувал гимнастерку, метался в ветвях, сбивая на землю шишки и сучья. По-прежнему мчались облака, и казалось, что сосны валятся им навстречу, снова выпрямляются и машут верхушками в ту сторону, куда ушла Анна.

Через несколько дней Куранов уехал в действующую армию.

Все это настолько ярко всплыло в памяти, будто произошло совсем недавно.

Он сидел на песчаном пляже и смотрел, как одна за другой накатывают на берег волны, такие же, как и тринадцать лет назад. В руках у него был алюминиевый портсигар, единственное связующее звено между ним, Горновым и Анной.

Фотография Анны под плексигласом на крышке портсигара хорошо сохранилась. Сам портсигар был сделан умело, без грубых узоров, какие обычно выковыривали солдаты на своих котелках и табакерках. Ниже ободка, удерживающего фотографию, были выгравированы едва заметные буквы «А.» и «М.» и дата — двадцатое сентября сорок четвертого года.

Когда Куранов ехал сюда, то представлял, что поговорит с Анной обязательно на берегу моря, там, где она впервые увидела Горнового. Но все произошло проще. Дойдя по тропинке до бывшего «филиала госпиталя», Куранов постучал в дверь и, когда Анна вышла, сказал:

— Я должен передать вам эту вещь…

Анна взяла из его рук портсигар и стиснула так, что побелели пальцы. Она словно ждала чуда, ждала, что вслед за портсигаром появится и сам, радостный и оживленный лейтенант Горновой.

— Как неожиданно… — проговорила она. — Вы служили с ним? Когда вы видели его в последний раз?

— Тогда же, когда и вы, там, на пристани, — кивнул Куранов в сторону причала и подумал: «Не с этой вестью я хотел бы к тебе приехать».

Анна, будто что-то припоминая, окинула Куранова быстрым взглядом. Видно, только сейчас она узнала его.

— Я вам расскажу, как попал ко мне этот портсигар, — проговорил Куранов.

— В прошлом году мне пришлось лечь в хирургическое отделение: открылась рана. Было это на Камчатке… На соседней койке оказался бывший моряк, работает он сейчас в промысловой бригаде, ходит на Командорские острова за морскими котиками.

В первый же день я увидел у него портсигар. Сначала он не хотел мне ничего объяснять. Я рассказал ему о лейтенанте, о вас… Сказал, что меня переводят в Прибалтику и я обязательно вас найду. Он долго молчал, курил, потом ответил: «Это самая дорогая для меня память. Только по справедливости, верно, надо ей передать».

Анна, не глядя на Куранова, молча слушала.

— Через месяц после того как ушел отсюда, лейтенант принял корабль, тоже «большой охотник». Человек, передавший мне портсигар, служил на этом «охотнике» боцманом. Поздней осенью два наших корабля вышли в море на свободный поиск. Настигли немецкую подводную лодку, завязали бой. На помощь подлодке немцы выслали свои корабли. «Охотник» Горнового не мог выйти из боя: носовой отсек был затоплен, машина не работала. Лейтенант отдал приказ уцелевшим перейти на другой корабль и уходить, сам до последнего снаряда прикрывал их отступление…

Куранов замолчал. С застывшим выражением лица стояла Анна, глядя куда-то в сторону моря. Неподалеку играли на отмели дети, громкий смех и визг наполняли воздух. За детьми бегал щенок с тоненьким, веревочкой, хвостом, ловил всех за пятки, лаял и ошалело лакал морскую воду.

— Может, я не должен был это говорить, — пробормотал Куранов. Ему показалось, что Анна вот-вот упадет, такое белое у нее было лицо.

— Нет, — ответила она, — вы должны были передать, все равно больнее не будет… Ну, а вы? Как воевали, как живете?

В сущности Куранов затем и приехал, чтоб рассказать о себе. Он мог сказать, что воевал честно и недаром получил Золотую Звезду Героя. И во всем, что бы он ни делал, был Горновой, был с ним каждый день, каждый час, навсегда вошел в его жизнь.

Но в этом вопросе Анны: «А как вы?» — он чувствовал горечь: «Вот ты, Куранов, жив, а Горновой погиб…»

— Ну, что я, — сказал Куранов, пожимая плечами, — воевал, как все, после войны служил на Камчатке, теперь перевели опять сюда…

— Женаты? — спросила Анна.

Куранов секунду молчал.

Как сказать ей, что жена не стала ему другом, что все эти годы он не мог забыть Анну и мечтал встретиться с ней? Да и можно ли говорить это сейчас, когда Анна, казалось, думала: «У тебя есть семья, а у меня ее нет, потому что нет Горнового. Разве это справедливо?»

— Женат… — нехотя ответил Куранов. Совсем иначе представлял он себе разговор с ней. Анна была сейчас такая же чужая, как и тогда, много лет назад.

— И дети есть?

— Дочка, — ответил Куранов и неожиданно улыбнулся.

Эта невольная улыбка как будто смягчила Анну.