След в океане

Жена Михаила Михайловича Казанского Александра Александровна в самом начале нашего знакомства сказала мне как-то: «Я хотела бы, чтобы вы и другие ученики Михаила Михайловича, приходили к нему не только когда он вам нужен, но и потом». Не знаю, как другие, но всякий раз, бывая в Питере, я звоню ему и прихожу в старый дом близ Среднего проспекта на Съездовской линии моего родного Васильевского, где в запущенной коммунальной квартире, в узкой комнате, напоминающей щель, с высоким окном, выходящим на шумную проезжую часть, живут, на желая замечать нищеты и невзгод, двое гордых и несгибаемых пожилых и заслуженных людей, всю свою жизнь отдавших другим. На высоком пыльном шкафу среди убогой комнатной обстановки красуется, растопырив шипы, атлантический «морской ёж» — диадон. Михаил Михайлович несколько лет назад перенес обширный инфаркт. «Прямо пополам сердце раскололось, — объясняет он, — теннис теперь придется бросить». Недавно он показал мне гневное открытое письмо писателю Виктору Астафьеву, заявившему в одном из своих интервью, что «не следовало оборонять Ленинград — несколько десятков каменных коробок». Письмо это, написанное старым фронтовиком и блокадником, отказалась публиковать «Ленинградская правда», и он передал его мне, но и у меня его никуда не взяли. Сейчас Михаил Михайлович пишет книгу о военной гидрографии в годы войны, новые статьи по океанологии, и когда он сидит за письменным столом, голова его упрямо наклонена вперед, как на старом выцветшем фотоснимке, где изображен он в боевой стойке, так же опустивший вниз подбородок — чемпион Ленинградского университета по боксу в тяжелом весе в тридцать шестом году.

Плавания на «Крузенштерне» переменили мою жизнь. Уже в шестьдесят третьем году я «завязал» с сухопутными экспедициями и твердо связал свою работу с океаном. Этому немало способствовало и то, что сам Институт геологии Арктики тоже понемногу изживал свою сухопутную специфику и все больше переходил на шельфовые моря. Не случайно теперь старый тот институт свое существование прекратил, а на его месте возникла новая организация — Севморгеология, начало которой, по существу, положили наши первые плавания.

В моем письменном столе много лет бережно хранятся вместе со значками участника экспедиций на Северный Полюс военно-морской значок «За дальний поход», врученный мне, как и всем членам экипажа, еще в шестьдесят втором году, и особо ценимый мною бронзовый жетон «За походы на «Крузенштерне». На жетоне, слегка накренясь, летит вперед парусник, напрягая паруса. И я вспоминаю прикосновение горячей пахнущей сосновой смолой палубы к босым ступням, созвездие Южного Креста, немного наклоненное над ночным океаном как бы для благословения, негромкие звуки баяна на баке, где курят отдыхающие после вахты матросы, мерцающие светила, раскачивающиеся над головой в черной сетке снастей, и соленые офицерские байки. И мне на память приходят предостерегающие слова старого римлянина: «Если судно никуда не плывет, ни один ветер ему не попутный».

ОСТРОВ ГВАДЕЛУПА

Проснулся я от ощущения, что на меня кто-то смотрит. Открыв глаза, я действительно увидел, что на моей груди прямо перед носом сидит на задних лапах огромная крыса и внимательно меня разглядывает. Я с криком вскочил. Спрыгнув на пол, крыса зашипела и неторопливо ушла. Мерное скрипение старых переборок и глухие удары волн о борт вернули меня к действительности. Вместе с Трубятчинским и большой геофизической группой летом 1966 года мы отправились в новую экспедицию, в Пенжинскую губу Охотского моря на судах Дальневосточной гидрографии «Охотск» и «Румб».