След страсти

— Вы отдыхали, а я тут сама организовала похороны... Залезла в долги...

— Но ведь я же переводила на твой счет деньги... — Последний раз она отправила ей почтой триста долларов, да и то для очищения души. — Папа... Господи...

Рита, забыв о кофе, села и разрыдалась. Отец был всегда лишь тенью матери и почти постоянно испытывал жгучий стыд за все поступки своей жены. И конечно, не он, а именно она настояла на браке Риты с Арамой. Мягкий, добрый и совершенно безвольный, он делал всегда все под диктовку жены.

— У тебя кофе ушло... Плиту сама будешь мыть... — услышала она ставший ей сразу ненавистным голос матери.

— Какой кофе... Как ты могла столько времени молчать?! Почему не позвонила хотя бы на сорок дней?

— Я была уверена, что ты почувствуешь. Если бы ты была настоящей дочерью и любила своих родителей, то не оказалась бы сейчас в такой ситуации...

— Тогда скажи мне, где его могила, на каком кладбище?

— Не скажу. Сама найдешь, если захочешь. Это тебе наукой будет...

— Мама, но разве так можно?

— Пей кофе, мой плиту и уходи. Мне пора на работу, а у меня еще голова не вымыта, я еще не завтракала...

— Я могу сама приготовить тебе завтрак...

— Нет уж, спасибо, мне ничего от тебя не нужно...

Рите вдруг подумалось, что ее мать не в себе, что у нее нарушилась психика, потому что реагировать так на приход своей дочери нельзя! Как нельзя было скрывать смерть отца.

— Мама, где шкатулка? — Ей захотелось как можно быстрее уйти из этого дома и выпить кофе в каком-нибудь другом месте. — Не тяни, тем более что ты и сама опаздываешь...

Клара вышла из кухни и вернулась со шкатулкой.

— Вот, пожалуйста... — Она поставила ее на стол, села все на тот же табурет и повернулась к окну.

Рита открыла расписанную маслом кустарную деревянную шкатулку. Она была пуста.

— Где драгоценности?

— Ты же просила шкатулку.

— Ты продала все?

— Мне же надо было хоронить твоего отца, покупать землю на кладбище, заказывать гроб, оградку, памятник... Да и ремонт в квартире тоже пора было делать. К тому же я тогда осталась без работы... Вот я и подумала. У тебя дом — полная чаша. Денег полно...

— Но ведь это же были мои драгоценности.

— Ну и что? Ты же тоже моя дочь. Кроме того, если бы не я, ты бы не стала такой богачкой. Ведь это же я охмурила твоего Араму...

— Что значит — охмурила?

— А то и значит, что слышала. Ты что же это, думаешь, он польстился на твои ребра и острые тазовые кости?

— Я не понимаю...

— Да чего уж там понимать-то, я прямо не знаю. Твой гинеколог был мастер по части женских прелестей. Он же помешан на сексе... Ты сходи к нему в клинику и спроси, с кем он там только не переспал! А сюда, к нам, он переехал из-за меня, вот так-то вот. Мы, конечно, тщательно скрывали это, но теперь, когда твоего отца нет в живых, ты можешь узнать правду из первых, так сказать, уст... Так что эти драгоценности по праву принадлежали мне, моя дорогая доченька. Это я отрабатывала их в течение двух лет, пока он разыгрывал перед тобой любовь...

Рита встала и наотмашь ударила свою мать по лицу. Она заметила, как хлынула кровь, и, ничего не видя уже перед собой, бросилась вон из этой квартиры. Она не поверила ни единому слову своей матери, но и оставаться рядом с ней уже не могла. Да и зачем, если и так ясно, что мать ее обобрала, обокрала, поступила как самая настоящая мошенница.

Амфиарай — бросил меня. Оскар — изменял мне. Мать — обворовала... Амфиарай — бросил меня... Оскар — подлый изменник... Мать — воровка...

Захлебываясь слезами, она выбежала из подъезда и вдруг взлетела...

Она парила долго над крышами каких-то невероятно ярких — фиолетовых, розовых и желтых — машин, пока не погрузилась в спасительный, солоновато-красный, но удивительно теплый и сонный колодец, из которого она вдруг стремительно полетела навстречу ослепительно белому, слепящему тоннелю, в самом конце которого неожиданно увидела солнечную зеленую поляну...

Клеопатра

Саша поднимался к доктору Араме, уверенный в том, что вместе они обязательно что-нибудь придумают для того, чтобы разыскать сбежавшую теперь уже и от Саши Риту. Ведь он шел к нему не с пустыми руками, а с хорошей вестью: Рита одна и нет никакого Амфиарая — любовника-призрака, любовника-однодневки, а это заметно облегчает задачу. С другой стороны, Оскар мог отреагировать на это совершенно иначе и, вместо того чтобы направить все силы на поиски где-то скитающейся по Москве неприкаянной Риты, сказать Саше, что ему все равно, одна она теперь или нет. Ведь для каждого мужчины измена женщины — трагедия, удар по мужскому самолюбию, а потому он может где-то в душе даже позлорадствовать по поводу того, что Риту бросили. Но может и пожалеть. Саша не знал Оскара настолько, чтобы суметь предсказать его реакцию, а потому был готов к любому проявлению чувств.

Перед дверью Арамы Саша остановился и хотел позвонить, как вдруг услышал:

— Привет...