След предателя

— Серьезная машина, — согласился генерал-лейтенант Катуков. — Но мы в курсе этого нововведения. Танк хорош. У него сильный броневой корпус и башня. Вооружение тоже превосходное. Кроме пушки, имеется вспомогательное вооружение из трех пулеметов. Но у этого танка есть один весьма существенный минус — он очень тяжел и неповоротлив! Мощность двигателя для такой массы недостаточна. Так что наше мнение такое: советские танки могут его уничтожить. Самое слабое место «Тигра» — впереди, под башней, нужно бить именно туда. В целом его надежность невелика. Ну, а на что он способен, мы проверим в бою.

— Ну и вы, Василий Николаевич, — обратился командующий фронтом к генерал-полковнику Горлову. — Мы уже обсуждали вашу задачу. При взаимодействии с другими армиями вы должны овладеть Сандомирским плацдармом на левом берегу Вислы, с ходу ее форсировав. Если пойдет так, как планируется, через день-другой подгоним тридцати- и пятидесятитонные понтоны, а инженерные части уже будут готовы наводить низководные мосты через Вислу. Двигаться нам предстоит стремительно, чтобы не дать немцам опомниться. Форсирование должно быть налажено, как только мы закрепимся на плацдарме. Так что передовым частям придется форсировать реку и одновременно вести бои с отступающими немецкими частями. Если нет ни у кого вопросов, расходимся. Доведите приказ командования до своих частей. Наступление начнется в ближайшие часы. Все подразделения должны быть готовы к бою!

Часть II Разведка

Глава 6 На фронт хлопцы идут

Из последней командировки Тимофей Романцев вернулся другим: в глазах печаль, на сердце невыстраданное горе, на щеках — трехдневная щетина. Причина тому — гибель Татьяны, в которой он винил исключительно себя. Все последующие дни Тимофей не находил утешения, без конца вспоминал разговор, состоявшийся незадолго до его отъезда, ставший для них последним.

«Мы еще увидимся?» — спросила тогда Таня.

«Конечно. Как же может быть иначе», — ответил он.

В искрящемся взгляде девушки Тимофей видел надежду и радость. С головой окунувшись в нежданную любовь, она не заметила беду, топтавшуюся у порога.

Останься Татьяна живой, возможно, Романцев воспринял бы произошедшее между ними как романтическое приключение, какие нередко случаются между мужчиной и женщиной, испытывающими взаимную симпатию. На войне это чувство особенно острое. Люди быстро сходятся, понимая, что завтра для них может не наступить. В этом сближении есть что-то от отчаяния, есть понимание того, что в мирной жизни кто-то недолюбил, что-то недосказал. Само собой возникает желание наверстать упущенное.

Со временем воспоминания о ней под грузом насущных переживаний потеряли бы остроту, потускнели, а нечаянная встреча воспринималась бы как просто приятный эпизод в биографии.

Теперь его душа была покалечена, Тимофея мучила совесть: терзала, резала без ножа, сыпала на раны соль и не давала утихнуть боли, буквально выворачивающей нутро наизнанку. Навалившееся отчаяние заставляло его глухо рычать от бессилия. Худшее свершилось — Татьяны не стало. Что-либо изменить он был не в состоянии. Должно пройти много времени, чтобы рана зарубцевалась, хотя прежним он уже никогда не станет.

С Татьяной, жившей неподалеку от его дома, он был знаком еще до войны. После окончания школы она поступила в медицинский институт, а он — в Школу красных командиров. Судьба их разделила навсегда безо всякой надежды на встречу. Вот только никак он не мог предположить, что свидеться придется на фронте, в Белоруссии, во второй линии обороны, где она будет служить военврачом в полевом госпитале. И погибнет не от вражеской пули где-нибудь на передовой, а от рук немецкого агента, заброшенного в наш тыл.

Открыв глаза, Романцев стал смотреть в потолок, не в силах успокоиться. Жена Зоя лежала рядом, тихонько посапывая. Она видела тревожное состояние мужа, но, как мудрая жена, с расспросами не приставала, опасаясь услышать откровение, после которого совместная жизнь станет невозможной. И воспринимала Тимофея таким, какой он сейчас есть.

Скорбные мысли блуждали в закоулках его сознания, тревожили, мучили, расчленяли его на маленькие куски, не давали уснуть. Следовало совершить над собой усилие, чтобы помочь горечи выбраться из лабиринтов подсознания и освободить душу от щемящей боли. Вот только ослабленный и потерявший себя прежнего Тимофей не имел для этого ни желания, ни силы.

Пусть будет как есть.

Он закрыл глаза. И почувствовал, как его вязко обнимает тишина, все больше и больше забирая в свой плен. Знал, что пройдет какая-то минута, и усталое растревоженное сознание успокоится. Он погрузится в нервную дремоту. Пусть ненадолго, пусть на короткий час, но так сознание получит долгожданное избавление от тягостных мыслей.

Тимофей проснулся под самое утро. Жена уже собиралась на работу в школу. Вокруг сумерки, слабый свет едва пробивался через плотные занавески. Рядом на кровати смятым призраком морщинилась простыня.

— Ты уже проснулся? — вошла в комнату Зоя.