След Полония

— Вы полагаете, Виноградов все еще в Англии?

— Во всяком случае, у нас не имеется сведений, которые бы это опровергали…

* * *

Ноль информации, как его ни умножай, все равно дает в итоге ноль.

— Имею же я право знать хотя бы…

В голосе Виноградова звучала плохо скрываемая обида.

Конечно, конспирация — великая вещь, и в этом отношении Генерал не имел себе равных, но Владимир Александрович замечал, особенно в последнее время, что их замкнутая на очень узкий круг профессионалов организация буквально на глазах превращалась в некое подобие масонской ложи.

Работа в глубоком подполье здорово деформирует психику — постепенно даже к собственному народу начинаешь относиться как к населению враждебного государства. Высокие, благородные цели все меньше оправдывают выбранные для их достижения средства и незаметно вытесняются сугубо тактическими задачами.

— Послушайте, все, что можно, я уже вам рассказала.

— Да вы мне ничего не объяснили толком!

— Но в конце концов, вы ведь сами…

— Что я? Что? Нет, голубушка, вы уж, пожалуйста, объясните, что именно я сделал не так!

— Опять начинается, — вздохнула Соболевская. — Главное, я вас все-таки нашла.

— Еще неизвестно, кто кого нашел…

— Да ладно вам! Теперь-то уж чего скандал устраивать?

Владимир Александрович и телевизионная журналистка сидели в ее маленькой японской машине, марку и номер которой Виноградов так и не успел разглядеть.

В салоне машины было тепло и уютно. Снаружи, напротив, накрапывал мелкий, холодный ноябрьский дождик, так что время от времени Ирине Соболевской приходилось включать дворники, чтобы хоть что-нибудь разглядеть через лобовое стекло.

Дорога, на которой она припарковалась, представляла собой обыкновенный грунтовый проселок, выбирающийся в этом месте из леса к асфальтированному широкому шоссе.

Несмотря на середину ночи, движение по шоссе было достаточно оживленное.

— Ладно, еще раз… моя задача?

— Садитесь в грузовик, к нашему человеку. Получаете новые документы. На английской границе изображаете из себя сменного водителя. Оказавшись во Франции, обращаетесь к человеку, которого я назвала, и подаете официальное заявление в консульство об утрате…

— Нет, дальше мне все более-менее ясно, — перебил журналистку Владимир Александрович. — Но ведь здешние пограничники проверят меня по компьютеру?

— Документы для вас приготовлены подлинные. — заверила его Соболевская. — Человек, вместо которого вы будете выезжать из страны, уже несколько лет работает водителем-дальнобойщиком, и оказался он в Великобритании вполне легально, на этом же рефрижераторе.

— Хорошо. Посмотрим.

Можно было, конечно, поинтересоваться, куда же денется настоящий водитель, когда Виноградов займет его место в кабине. Однако задавать дурацкие вопросы только для того, чтобы выслушать на них не менее дурацкие ответы, было не в правилах Владимира Александровича.

Поэтому он предпочел сменить тему:

— Опаздывают?

— Сейчас, уже должны быть. С минуты на минуту… Вы, кстати, уже знаете, что Литвинчук умер в больнице?

— Нет. Когда?

— Вчера вечером.

— Какой диагноз?

— Отравление. — Соболевская сделала паузу и добавила: — Отравление полонием.

— Смешно. У кого-то, значит, еще осталось чувство юмора… — Виноградов протер рукавом запотевшее изнутри боковое стекло. — Кто его все-таки отравил? Как вы думаете?

— Честно говоря, я была уверена, что это сделали вы, — дернула плечиком Ирина Соболевская.

— Нет, не я.

Алексея Литвинчука было жалко.

По-настоящему жалко.

Олигарх — совсем другое дело. Это человек коммерческий, и подходить к оценке его поступков с такими отвлеченными критериями, как человеколюбие или патриотизм, не имело никакого смысла.

По наблюдениям Виноградова, Олигарх всегда прекрасно сознавал, что делает, и отдавал себе отчет в последствиях любых своих поступков. Наверное, в случае необходимости он легко пойдет на любую сделку с дьяволом, и еще неизвестно, кто в результате этой сделки окажется с прибылью, а кто станет подсчитывать убытки…

Значительно проще с Ахмедом Закатовым.

Закатов — убежденный и принципиальный враг того государства, которому вот уже много лет служил верой и правдой Владимир Александрович Виноградов. Подобного врага можно за многое уважать, однако этот человек пролил так много русской крови, что поступать с ним требовалось исключительно по законам военного времени.

В общем, у каждого своя правда…

— Кто стрелял тогда, в парке? Чеченцы?

— Не исключено. Хотя там вполне могли оказаться и люди Олигарха, и кое-кто еще… Ваша скоропостижная насильственная смерть устроила бы очень многих.

— Да ну, не преувеличивайте…

— А что? Если принять как официальную версию, будто именно вы, по секретному поручению российского ФСБ, отравили несчастного господина Литвинчука, а потом получили в лоб пулю от соучастников преступления…

— При чем тут я — и ФСБ?