Все ли Волков сделал? Ничего не забыл? Нет, ничего не забыл. Большего пока сделать нельзя. Все, что можно было сделать, сделали.
В половине четвертого Волкова вызвали хирурги. Медленно, тяжело ходил тучный Михаил Борисович. Бугрился его затылок, глаза устало выглядывали из-под густых бровей.
— Вот посмотрите, Юрий Васильевич, — сказал он. — Ножевое ранение грудной клетки.
Больного смотрел Женя Тройнин, длиннорукий, тощий, горбоносый. Бывший институтский баскетболист — метр девяносто пять роста. Не оборачиваясь, он помахал Волкову рукой.
Волков любит эту бригаду — часто дежурят вместе, сработались. Да и они, кажется, любят Волкова.
— Послушай, Юра, — сказал Тройнин.
Больному лет семнадцать. Был он бледен и слегка возбужден, а на щеках его и под носом золотился пушок. Волков послушал его легкие, сердце.
— В легких тупость, — сказал он. — Думаю, что это кровь в легких.
— Это ясно, — сказал Женя Тройнин. — Что ты в сердце-то слышишь? Сердце-то цело?
— Очень глухие тоны. Надо делать электрокардиограмму.
— Значит, делай.
Сделал.
— Очень низкий вольтаж, — сказал Волков. — Надо сделать рентгенограмму грудной клетки.
Сделали рентгенограмму.
— Да, похоже, что есть кровь и в сердечной сумке, — сказал Волков. — Думаю, что надо срочно оперировать.
— Но, Юра, — сказал Тройнин и внимательно посмотрел ему в глаза, — ведь это же надо делать операцию на сердце.
Волков выдержал его взгляд.
— Значит, надо делать операцию на сердце, — твердо сказал он.
Просторный холодный вестибюль тускло освещен. В углу на стуле сидела женщина. Увидев Волкова, она порывисто встала. Сухощавая, прямая, с тонкими сжатыми губами. Чернели провалы глаз — она сидела всю ночь. Слез не было.
— Вы дежурный терапевт? — спросила женщина. — Как мой муж? Его привезли ночью.
— У него инфаркт миокарда, — ответил Волков. — Он в тяжелом состоянии. Ничего определенного сказать не могу. Будем надеяться на лучшее.
— Я могу к нему пройти?
— Нет. Сейчас ему нужнее я, чем вы. Думаю, все будет хорошо. — И Волков быстро пошел по лестнице.
Состояние больного было прежним. Может быть, пульс стал пореже, может быть, землистость начала сходить с лица. Но все это так зыбко, неясно. Ждать и ждать. Ждать терпеливо, неспешно, без лишней суеты. Ждать и делать свое дело.
Перед Волковым история болезни, и он делает первые записи в ней.
Что же — пора познакомиться. Больной Карелин. Виктор Ильич. Сорока шести лет. Главный инженер строительного управления. И он не знает, что над ним сидит Волков Юрий Васильевич. Двадцати восьми лет. Широкоплечий, с мясистым носом, с выступающим высоким лбом и короткой стрижкой. И он не знает также, что Волков очень устал — кончается суточное дежурство. И таких дежурств — пять-шесть в месяц. И ежедневная работа. И почти каждый вечер — библиотека. Он устал, но ничего не поделаешь — его эта жизнь устраивает.
Нет, кажется, Волков не ошибается — Карелину действительно становится лучше. Реже стал пульс, давление крови поднялось, лицо стало розоветь, и тело просохло от пота.
Несколько раз Волков спускался в операционный блок, а в седьмом часу к нему после операции пришел Женя Тройнин.
Женя был утомлен, бледен, колпак его сбился на затылок.
Они подошли к окну ординаторской и закурили.
Женя опустил руку на плечо Волкова и слегка сдавил его.
— Ты прав, — сказал он. — У парня была кровь в сердечной сумке.
Они стояли и молча курили.
А уже начало светать, засерело за окнами, раздалось вдалеке одинокое сиротливое треньканье трамвая. И медленно вползал уличный свет, еще вспышка, другая, третья — и разольется по палатам новое весеннее утро.
— У тебя все в порядке? — спросил Тройнин.
— В общем-то, да, — ответил Волков. — Есть один тяжелый инфаркт.
— Тогда по коням, — сказал Тройнин. — Пошел следить за парнем.
— Что же, тогда по коням, — сказал Волков и улыбнулся.
В восемь часов утра Волков еще раз снял электрокардиограмму. И когда ее рассматривал, взглянул на Карелина. Увидел, что тот смотрит на него. Взгляд Карелина был еще неясным. Но все-таки это уже лицо, а не предсмертная маска. В нем боль и страх, но это уже лицо человека.
— Здравствуйте, — сказал Волков.
Карелин устало закрыл глаза и снова их открыл.
— Здравствуйте, — радостно повторил Волков. — Здравствуйте, Виктор Ильич. Как вы себя чувствуете?
Низко качается потолок… Весь он обвит проводами, над ним стоит незнакомый мужчина в белом халате. Мгновение назад ничего этого не было.
Карелин пошевелил губами и, может быть, попытался улыбнуться, но да кто же может улыбаться через несколько часов после тяжелого инфаркта? Никто не может. Таких сил у людей нет.
После утренней конференции начался обход.
Сначала Волков осмотрел тяжелых больных. Выходя из палаты, встретился с Лидией Ивановной, полнеющей, с мягкими серыми глазами. Они друзья, пять лет работают вместе.
— Как ночь? — спросила Лидия Ивановна.
— Ничего, — ответил Волков. — Как обычно. Ничего особенного.
Сегодня должно быть вскрытие умершего вчера больного Лидии Ивановны.