— Я виделся с ней всего два раза, — отпарировал Джеймсон. — Да, она мне нравится. Но просто используя немного ума, я не вижу, что у них имеется такое уж громкое дело против нее.
— О, мой мальчик.
— Ну послушайте. Какие есть доказательства, что преступление совершила девушка? Миссис Тофам ударили тяжелым стеклянным пресс-папье. Отпечатков пальцев на нем нет. Это может означать, что их стерли. Но предусмотрительно и тщательно уничтожив отпечатки пальцев с пресс-папье, Дороти Брант затем идет назад к своему коттеджу и оставляет за собой два ряда следов, которые можно увидеть, даже поднявшись в воздух на милю. Разве это разумно?
Фарнсворт задумался.
— Они могут сказать, что Дороти не очень умна, — указал он. — Не увлекайся психологией. А вот что тебе надо сделать, так это обойти физические факты. Вот таинственная вдова Тофам одна дома. Единственная служанка работает только днем. Вот следы ног некой персоны. Следы могли быть сделаны только этой девушкой. И фактически, она признается в этом. Физически невозможно, чтобы кто-то еще вошел в дом и вышел из него. Как ты предполагаешь объяснить это?
— Не знаю, — произнес Джеймсон безнадежно. — Но в первую очередь я хочу услышать объяснение от нее. Ведь никто, кажется, не слышал, или даже не полюбопытствовал, что же она сама об этом думает.
Однако, когда позже, в тот же день, он встретился с Дороти в коттедже, она выбила у него почву из-под ног.
Уже опустились сумерки, когда он свернул в ворота. Голубоватые сумерки, в которых снег кажется серым. Джеймсон остановился на мгновение в воротах и осмотрел тонкую лавровую изгородь, разделяющую два владения — мистера Бранта и миссис Тофам. Ничего примечательного не было в этой изгороди высотой в шесть футов с прорезанными сквозь нее воротами в виде готической арки. Но прямо перед аркой, вглядываясь в снежный покров у изгороди, стояла большая фигура в кепи и непромокаемом плаще. Она ему показалась знакомой. Рядом другой человек, очевидно, местный суперинтендант полиции, держал камеру. И вдруг на фоне неба ярко сверкнула фотовспышка. Хотя Джеймсон был слишком далеко, но ему показалось, что большой человек громко смеется.
Гарри Вентнор, которого он немного знал, встретил его у дверей.
— Она там, — объяснил Гарри, кивнув в сторону первой комнаты. — Вы уж не расстраивайте ее, ладно? Эй, что, черт возьми, они делают с изгородью?
Он уставился на лужайку.
— Расстраивать ее? — с некоторой резкостью уточнил Джеймсон. — Я здесь для того, чтобы помочь ей насколько возможно. Не могли бы вы или мистер Брант оказать мне некоторую помощь? Вы искренне верите, будто мисс Брант в здравом уме могла совершить то, что, как говорят, она сделала?
— В здравом уме? — повторил Гарри и, кинув на Джеймсона любопытный взгляд, больше ничего не сказал. Он резко развернулся и поспешил через лужайку.
Однако Дороти, когда он встретился с ней, производила впечатление, что находится в здравом рассудке. Это была прямота, которая ему всегда нравилась. Прямота, которая воодушевляла его сейчас. Они сидели в уютной, полутемной комнатке, у камина, на котором размещались серебряные кубки, которые обозначали атлетическое и гимнастическое мастерство Гарри Вентнора и трофеи Джона Бранта ранних дней в Сент-Морице. Сама Дороти была обычной девушкой.
— Чтобы посоветовать мне? — удивилась Дороти. — Вы имеете в виду посоветовать, что говорить, когда меня арестуют?
— Ну, пока еще вас не арестовали, мисс Брант.
Она улыбнулась ему.
— Держу пари, что это «пока еще» удивляет вас, не так ли? Я понимаю, как глубоко я увязла! Думаю, они сейчас занимаются только тем, чтобы добыть как можно больше улик. И к тому же здесь находится новый человек, по имени Марч, из Скотленд-Ярда. Я чувствую себя почти польщенной.
Джеймсон вскрикнул от удивления. Теперь он понял, почему та огромная фигура у изгороди показалась ему знакомой.
— Не полковник ли Марч?
— Да. Довольно приятный человек, как мне показалось, — ответила Дороти, прикрыв глаза рукой. За ее легким тоном он ощутил, как обнажены нервы Дороти. — Затем они снова перерыли мою комнату. Никак не могут найти часы, брошь и кольца. Наверное, те самые, что были украдены у тети Ренэ Тофам. Тети Ренэ!
— Да, я слышал. Но вот в чем вопрос: что им от этого? Часы, брошь и пару колец! Зачем вам нужно было красть их у кого-либо, не говоря уже о ней?
— Потому что они не ее, — сказала девушка. Она вдруг подняла бледное лицо и начала говорить быстро: — Они принадлежали моей матери.
— Уже лучше.