След на воде

Дела складывались не особенно хорошо, но все же ожерелье его защищало: когда врач из медкомиссии велел снять плетенку, Роман лишь кратко ответил: “Нельзя”. Врач взял ножницы и, ни слова не говоря, принялся перерезать странное ожерелье на шее парня. Ножницы громко хрустнули и разломились. Принесли вторую пару, но она сломалась точно так же. Лицо врача из нежно-розового сделалось пунцовым. Он просунул пальцы под сплетенные нити и рванул изо всей силы. Оба пальца срезало, будто ножом, и врач грохнулся на пол без сознания. Все решили, что он сам порезался осколком сломанных ножниц. Поднялась суета, “скорая” прибыла только через час. Вся комнатка к тому времени была забрызгана кровью. Желающих снимать ожерелье с шеи Романа больше не нашлось. Но дальше дела складывались не так блестяще: и не то плохо, что его обрили – у Романа хватило ума не наделять свои волосы магическими свойствами. Хуже было другое: служить его отправили в Среднюю Азию. Место оказалось гиблое в самом прямом смысле этого слова: вода здесь всегда была угнетена и утратила свою живительную силу. Крошечный, забытый Богом городок, где время остановилось четыреста лет назад. Тысяч десять жителей ютились в древних лачугах. Самым роскошным зданием слыло здание казармы в военном городке. Летом стояла невыносимая жара градусов за сорок, а зимой в пятиградусный мороз холодно было, как в Арктике. Каждая царапина тут же превращалась в незаживающий нарыв. Впрочем, до зимнего времени Роман не дослужил и не успел вкусить всех прелестей проживания в палатках на морозе. Служба его закончилась быстро, но нельзя сказать, чтобы просто. Он не любил вспоминать о том времени, кроме пары случаев, весьма примечательных. Первый был прост, как таянье снега в теплой комнате. Прибывших новобранцев отправили мыться в душ, и тут явился здоровяк прапор поглядеть на дохляков да поучить их уму-разуму. Он сразу приметил странную плетеную штуковину на шее одного из салаг.

– Снять, немедленно! – рявкнул он и, не дождавшись ответа, шагнул на мокрый пол и погрузил кулак Роману в живот.

Колдун растянулся на склизком полу. Но не один – прапор грохнулся рядом, неестественно вывернув шею.

Холодная мутная вода из душа забарабанила по его лицу и забулькала где-то в глотке. Но парень лежал неподвижно. Десяток свидетелей могли подтвердить, что он свалился совершенно самостоятельно. Пострадавшего увезли в госпиталь, где он пришел в себя только спустя несколько месяцев.

Второй случай случился в казарме, и там Роману пришлось в первый раз в своей жизни применить заклинание изгнания воды из тела. Вышло не особенно умело, но все равно впечатление произвело. Второй эпизод надолго оставил мерзкий осадок. Но все же, вспоминая о нем, Роман испытывал приятное, согревающее душу тепло победы.

Впрочем, для Романа служба в армии оказалась весьма непродолжительной: она закончилась для него в тот день, когда новобранцев впервые отправили на стрельбище. И раньше он чувствовал, разбирая и чистя автомат, как немеют от прикосновения железа пальцы. Но когда Роман нажал на спусковой крючок, сердце совершило немыслимый кульбит в груди – и Роман потерял сознание. Поначалу лейтенант решил, что неведомо как срикошетившая пуля уложила бойца. Осмотрели тело, но оно было невредимо.

– Притворяется, гад, – решил лейтенант и пнул его несильно в бок.

Роман не двигался. Его трясли, били по щекам. Не помогало. Зато на губах появилась белая густая пена, которая постепенно начала краснеть.

– Опять эпилептика прислали, недоумки. – На самом деле лейтенант выругался гораздо изощреннее.

Романа отправили в тот же госпиталь, где лежал не приходящий в сознание прапор.

– К утру помрет, – сказал врач, повозив стетоскопом по грудной клетке Романа. – Я бы его сразу в морг отправил, но там еще жарче, чем в палате, быстрее протухнет. И живого в цинк запаивать нехорошо. Подождем, пока окочурится.

Так Роман очутился под опекой человеколюбивого эскулапа. О том времени он ничего не помнил – ни серых обшарпанных стен, ни невыносимой духоты, ни мух, черными тучами роящихся под потолком. Не помнил и своего соседа по палате, парнишку с ампутированной ногой, которой прыгал, как птица, на костылях и приносил Роману воду, обтирая лицо умирающего мокрой грязной тряпкой и смачивая обметанные серой коростой губы. Парень не был медиком – он делал это просто по велению души. И вода вновь спасла Романа, эта затхлая, почти утратившая силу влага не позволила ему умереть. Через неделю врач, к своему удивлению, обнаружил, что новобранец все еще жив. Ему стали приносить по утрам тарелку жидкой каши, а во время обходов врач на пару минут задерживался у его кровати. Сердце Романа торопилось биться, но всякий раз, запыхавшись, сбивалось и пропускало удары.

Как о случившемся прознал дед, было тайной. Скорее всего, колдовское ожерелье почуяло беду, и дед примчался на помощь к внуку, прихватив с собой знаменитой пустосвятовской воды сколько мог увезти. Но ее хватило лишь на то, чтобы поддерживать жизнь в обессилевшем теле.