Читаем След на мокром асфальте полностью

Ловко, как заправский швейцар, стащил с Фединых плеч плащ, бережно сложил на верстак, деньги втихую сунул в карман босяковского пиджака. Тот, хоть и ошарашенный явлением Оли, вслепую, кончиками пальцев пересчитал купюры, безошибочно определил, что не хватает двух рублей, о чем уведомил, молча выставив указательный и средний палец. Цукер, ухватив его под локоть, потащил вверх по лестнице, выволок на улицу, подальше, и уж без свидетелей отвел душу, да так, что даже Федя попенял:

– И не стыдно?

Цукер перевел дух:

– Ты совсем показився, босяк? При публике вести разговор!

Федя с мужским пониманием уточнил:

– Что, зазноба твоя? Ничего себе орхидея.

Рома сунул ему еще пятерку:

– Бери, кровопийца, и немедленно скройся с глаз.

Босяк успокоил:

– Ушел, уже ушел, – и подмигнул. – Ни пуха!

Сахаров, пригладив отсутствующие волосы и поправив ворот белоснежной рубахи, пошел вниз по лестнице.

Оля Гладкова ждала его, непривычно робкая, моргая длинными ресницами, взирала бархатными огромными глазами так умоляюще, снизу вверх, – правда, недолго, лестница, к несчастью, быстро кончилась.

Ох, и хотелось хвост павлиний распустить, блеснуть обаянием – не может же такого быть, что всем Рома нравится, и лишь эта отдельно взятая красавица имеет совершенно иной вкус. Правда, тут же заныл нос – последнее, что было разбито грубияном Пожарским. И ребра, им же неоднократно намятые, напомнили о том, что эта девушка связана иными обязательствами, причем кулаки у этих «обязательств» здоровые и отлично развитая мускулатура. К тому же Пожарский имеет дурное обыкновение: сначала шею намылить и лишь потом разбираться, что к чему.

Рома давно уж довольствовался дружбой и интеллигентными разговорами. Он был хотя и прохиндей, но читать любил. К тому же выяснилось – случайно, разумеется, – что старшая пионервожатая Гладкова испытывает тайную слабость к идеологически невыдержанным творениям Пастернака, Ахматовой, Северянина, а Цукер их не просто любил, но и многое знал наизусть, и даже декламировал изрядно, а Оля – отличный, внимательный слушатель. В общем, пусть так, да получалось общаться, не забывая держать пионерскую дистанцию. Рома ждал момента, чтобы пустить в ход главный козырь: у него ловко получалось петь «под Вертинского». Может, сейчас? Гитара – вот она, на стене, только руку протяни.

Не до Вертинского было Ольге. Выглядела она такой несчастной, так по-детски выставила перед собой какие-то покоцанные, давно убитые босоножки, что Цукер подавил вздох:

– Где у нас с вами не в порядке?

– Вот… каблучки бы.

Рома, взяв одну босоножку, повертел в руках, и удивился.

– Это у вас Парижик, однако! Присядьте-ка.

Ольга послушно заняла единственный табурет, Цукер, опустившись на колено, ловко снял с маленькой ножки «лодочку» и не менее сноровисто оправил это сокровище в несколько потускневшее, кожаное золото. Вынес вердикт:

– Вам ужасно пойдет.

Оля, чуть покраснев, спросила:

– Сможете починить?

– А как же! – Он уже пристраивал вторую босоножку, как бы невзначай. – Эх, Франция, Франция… видели бы вы Французский бульвар в Одессе. Тут, в столице, совсем не то.

– Перестаньте, – раздраженно потребовала она. – Что за хуторская привычка у вас – то, не то, в Москве черт знает, что! Заладили! Ехали бы к себе, чего тут ошиваться?

– Если я уеду, то буду по Москве тосковать, – вздохнул Цукер, – и по вам.

– Вот уж это совершенно ни к чему. Оставьте!

Оля сбросила с ноги его руку, точно надоедливое насекомое, резко поднялась – да так неловко, что задела верстак. Хлипкое сооружение пошатнулось, графин, который не закупорил впопыхах Федя, опрокинулся, на бок упала и покатилась склянка.

И вода, и йод, образовав жуткую смесь, щедро заливали драгоценный, с кровью вырванный плащ, поганя его чудесную золотистую поверхность.

Оля с горестным писком принялась поднимать склянки, Цукер крикнул:

– Руки прочь!

Сам, схватив плащ, попытался слить коричневую жижу, но она, дрянь такая, точно нарочно залилась в карман. Расстроенная Оля все совала ему ветошку, валявшуюся тут же, на верстаке, но стоило лишь раз промокнуть – и тряпка кончилась, сама стала грязнее некуда.

– Вот спасибо!

– Вы сами виноваты! – огрызнулась Оля. – Нахал!

– Туфли надень, тут гвоздей полно. Балерина! – и, не сдержавшись, сплюнул в корзину.

– Рома, давай простирнем под колонкой? – с сочувствием предложила Оля, уж больно ей стало жалко и красивой вещицы, и расстроенного Цукера. – Пойдем, я помогу.

– Да чего там, – уже смягчившись, бормотал он, выворачивая залитый жидкостью карман. Из него вывалился на пол платок. Оля, подняв, попыталась и им собрать с верстака жидкость. Цукер осторожно стряхивал грязные капли, и с каждой минутой от сердца отлегало все больше – нет, все-таки умеют буржуи мануфактуру вырабатывать, похоже, пятен не останется. Он, повесив плащ на плечики, зачищал его одежной щеткой, как вдруг Оля за спиной тихо позвала:

– Рома, тут что-то странное.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне