– Эндрю думает, что мы сможем получить первый выкуп назад, но не сразу... – Он чуть ли не умоляюще всплеснул руками. – Милая моя, мы станем беднее. Это дополнительное требование дорого нам обойдется... Я решил продать дом в Миконосе, но даже этого будет недостаточно. Придется расстаться с драгоценностями твоей матери, как и с коллекцией табакерок. Остальное я должен получить в счет этого дома и имения, и если нам не вернут первый выкуп, то мне придется взять деньги взаймы под оливковую плантацию и придется потом выплачивать долг из дохода от нее, так что ничего у нас не останется. Земля, которую я продал в Болонье, чтобы получить первый выкуп, больше дохода нам не даст, и нам придется жить только на доходы от моего бизнеса. – Он слегка пожал плечами. – Голодать не будем. Мы по-прежнему будем жить здесь. Но ведь надо выплачивать еще пенсию слугам, пособия моим вдовым тетушкам, на которые они существуют... Нам предстоит борьба, моя милая, и я думаю, что ты должна об этом знать и приготовиться.
Она потрясенно смотрела на него, и я подумают, что до этого момента она не осознавала, что выплата выкупа – дело жестокое.
Глава 3
Я отвез Ченчи в его офис и оставил его там наедине с телефоном вести мрачные переговоры с банком. Затем, переодевшись из шоферской формы в безликие брюки и свитер, я отправился сначала на автобусе, затем пешком к дому, где все еще могла продолжаться осада.
С виду здесь вроде бы ничего не изменилось. «Скорая» с тонированными стеклами все еще стояла у края тротуара на противоположной от дома стороне, карабинерские машины все так же парковались у тротуара как Бог на душу положит, все те же карабинеры в фазаньих формах жались к ним, телефургон выбрасывал во все стороны провода и антенны, и комментатор по-прежнему говорил что-то в камеру.
Дневной свет лишал зрелище драматизма. Люди привыкли. Теперь сцена была не пугающей, а мирной, люди двигались шагом, а не короткими перебежками. Стадо зевак начало уставать.
Окна на третьем этаже были закрыты. Я стоял в сторонке, засунув руки в карманы, взъерошенный, с местной газеткой под мышкой. Я надеялся, что у меня не слишком английский вид. Некоторые партнеры «Либерти Маркет» в гражданском выглядели совершенно сногсшибательно, но я всегда считал, что для меня малость ссутулиться и сделать праздный вид – лучший способ остаться незаметным.
Подождав немного и увидев, что ничего не происходит, я побрел прочь, разыскал телефон и набрал номер коммутатора в «Скорой».
– Энрико Пучинелли здесь? – спросил я.
– Подождите. – Послышался какой-то шепот, затем заговорил сам Пучинелли. Голое его звучал устало:
– Эндрю? Ты?
– Да. Как дела?
– Все по-прежнему. В десять я на час оставляю пост.
Я посмотрел на часы. Девять тридцать восемь.
– Где ты перекусываешь? – спросил я.
– У Джино.
– О'кей, – ответил я и повесил трубку. Я ждал его в ярко освещенном стеклянно-кафельном ресторанчике, в котором, насколько я знал, подавали макароны с милым выражением лица даже в три утра. В одиннадцать тут уже было полно посетителей, и я занял столик на двоих, заказав по порции феттучини, хотя сам есть и не хотел. Когда Пучинелли приехал, он с ужасом отпихнул от себя тарелку с остывшей едой и заказал яйца.
Он, как я и предполагал, пришел в гражданском. От усталости у него под глазами были синие круги, плечи поникли.
– Надеюсь, ты выспался, – саркастически сказал он.
Я слегка покачал головой, не говоря ни да, ни нет.
– Всю ночь у меня на шее сидели две важные шишки, – сказал он. Они не могут пошевелить своими зажиревшими мозгами насчет самолета. Ведут переговоры с Римом. Кто-то в правительстве, видите ли, должен решать, но никто из правительства не желает пожертвовать ради этого сном. Ты бы, друг мой, спятил от всего этого. Треп, треп, треп, а толку – ни хрена.
Я сделал сочувственный вид и подумал, что чем дольше затянется осада, тем лучше для Алисии. Пусть продлится, пока ее не выпустят. Пусть ОН, в конце концов, станет реалистом.
– Что говорят похитители? – спросил я.
– Да все те же угрозы. Девушка погибнет, если они вместе с выкупом не уйдут в целости и сохранности.
– Ничего нового?
Он покачал головой. Принесли яйца вместе с булочками и кофе. Он неторопливо съел их.
– Младенец проорал полночи, – произнес он с набитым ртом. – Басовитый похититель все время твердит его мамаше, что если тот не заткнется, то он его придушит. Это действует ему на нервы. – Он поднял взгляд. – Ты всегда говорил, что они больше грозятся, чем делают. Надеюсь, ты прав.
Я тоже надеялся. Вопящий младенец и терпеливого мужчину до белого каления доведет.
– Они что, покормить его не могут? – спросил я.
– У него колики.
Пучинелли говорил со знанием дела, и я рассеянно подумал о его семье.
Все наши дела в основном нашей личной жизни не касались, и лишь урывками, как сейчас я видел за личиной полицейского обычного человека.
– У тебя есть дети? – спросил я.
Он коротко усмехнулся, блеснув глазами:
– Три сына, две дочки, еще один ребенок... на подходе. – Он замолчал. – А у тебя?
Я покачал головой.
– Пока нет. Я не женат.
– Твоя беда. И твое счастье.