След исполина

Иллес дивился на Тайс — она уже не возмущалась и не ругала его. С утра она быстро позавтракала, не сказав почти ни слова, затем легко и быстро взобралась на лошадь и вместе с Иллесом выехала через западные ворота. Юноша заметил, что на поясе у нее висит кинжал — который раньше принадлежал Боларду — но не осмелился спрашивать, почему Тайс стала носить его… сейчас такие вопросы были бы неуместны.

Орин возглавлял войско; слева от него ехал Болард, справа — Конан.

Когда тысяча всадников проезжал через город, в окнах иногда появлялись серые лица. Но никто не остановил и не окликнул воинов; когда войско прогарцевало по улицам и скрылось из глаз, люди прикрыли окна ставнями и вернулись в свои темные комнаты — чтобы снова погрузиться в полную апатию.

К западу от Сафада холмистые равнины и поросшие травой луга постепенно сменялись все более густыми лесами. Эти территории еще не были освоены кофийцами, и к западу леса пере-

ходили в болотистые равнины. Между Аргосом и Кофом протянулся невысокая горная цепь — именно здесь брал начало ручей, который в конце концов рекой впадал в Море Запада; но эта безымянная река лишь вначале имела извилистое русло, ближе к западу, где начинался полоса болот, она текла вяло. Болотистые равнины не отличались большими размерами — караваны и вооруженные войска пересекали их за несколько дней; тем не менее эти места пользовались дурной славой и считались пристанищем смерти, чумы и всего нечистого. И именно здесь, как сообщил Болард Орину, Усхор воздвиг свою крепость, которая стояла на вершине небольшого утеса, выдающегося из скалы — на другом конце этой реки, еле текущей среди мрачных, смертельно опасных трясин.

Через день Орин со своим войском достигли границы лугов. Они разбили лагерь и с удобством устроились под прикрытием деревьев, у самой кромки леса.

Настроение войска не было подавленным — скорее, людьми владела сосредоточенность перед битвой, но вокруг костров не было слышно ни шуток, ни песен, ни даже обычных дружеских разговоров. Жизнелюбивый киммериец, на которого подобная атмосфера действовала угнетающе, вскоре понял, что не сможет так просто заснуть, и решил немного прогуляться в окрестностях лагеря. Оседлав коня, он предупредил часового о том, что скоро вернутся, и галопом полетел в ночь.

Он гнал лошадь до тех пор, пока не достигла небольшого леса, покрывавшего склон холма. Спешившись, он повел лошадь к ручейку, затем привязал его к кусту, а сам уселся под высоким деревом.

Сквозь чернеющую листву и сучья виднелись звезды, сиявшие в ночном небе. Из-за серого облачка выплыла луна и залил серебряным светом обширные луга, поросшие травой, и сложил странный, трепещущий узор на мягкой траве, у самых ног.

Какой-то шум внезапно заставил северянина насторожиться. Придерживая рукоять меча, Конан вгляделся и увидел, как в его сторону со стороны лагеря скачет всадник. Насторожившись, он встал спиной к дереву — чтобы оно защищало его, если придется драться — и принялся ждать.

Вскоре всадник оказался совсем рядом. Узнав ночного гостя, киммериец выступил ему навстречу. Барону Орину, похоже, также не спалось в этот вечер…

— Ищешь уединения? — спросил он правителя Сафада. Если тот хотел побыть в одиночестве перед, завтрашней битвой — киммериец не стал бы ему мешать. Но Орин покачал головой в ответ:

— Благодарю тебя, но нет, дружеский разговор и совет мне сейчас нужнее. Часовой показал, куда ты направился… я нарочно поехал за тобой.

С этими словами барон спешился, привязал лошадь и уселся спиной к дереву, у которого стоял Конан. Киммериец молча опустился поблизости, недоумевая, что могло понадобиться от него кофийцу.

Тот, похоже, все чаще искал общества северянина. Неужели ему мало своих советников и военачальников?

Словно прочитав его мысли, Орин вздохнул:

— Очень многое изменилось для меня за последнее время. Те люди, что раньше были мне близки, ныне как будто отдалились… Они преданы мне по-прежнему и готовы идти за мной, но — мне кажется, никто из них не понимает по-настоящему, что движет мною. Они считают меня едва ли не безумцем, обуянным одной лишь жаждой мести. Может, они и правы, но…

Киммериец пожал могучими плечами.

— Я — варвар, Орин, и я не вижу ничего дурного в мести! Ничего достойного осуждения. Если кто-то причинил зло тебе или тем, кто тебе дорог — долг мужчины расквитаться с обидчиком. Это святое чувство, так я скажу тебе.

— Но ты, Конан? Тебе лично Усхор не сделал ничего… и все же ты идешь с нами.

— Ты ведь платишь мне как наемнику, забыл?

— Северянин засмеялся. — Но дело не только в этом. Видишь ли, мне нередко приходилось сталкиваться с магами — я уже говорил тебе об этом. И колдовство я ненавижу до глубины души! А этот Усхор… судя по тому, что я видел в Сафаде, он — худший из них из всех. Сердце мое не будет знать покоя, пока мы не уничтожим эту гадину, чтобы его смердящее дыхание не поганило больше воздух, которым мы дышим! Мы должны разделаться с ним, чего бы это ни стоило!

Какое-то время оба молчали. Орин взял камешек и бросил его вниз, вдоль склона. Затем произнес: