След "черной вдовы"

И тут вдруг оформилась совершенно идиотическая мысль: а с чего это ты взял, Турецкий, что с тобой кто- то решил советоваться? Может, они просто напугать решили! Сказать: не суй свой нос, а то худо будет. Чего тебе надо? Знать, кто убийца? Мы отдадим тебе его при условии, что и ты от нас отстанешь. Бывали же раньше подобные предложения и варианты? А то! Правда, им также должно быть известно, что свои дела он, Турецкий, на полдороге не оставлял, не бросал незавершенными. Приказывали — другое дело. Но это уж и не его вина.

А еще скажут, что все финансовые проблемы, которыми занимаются «немчики», его тоже никаким боком не касаются. И, в общем-то, по-своему будут отчасти даже и правы. Вот ведь как… Так идти на уступки? Или оставить за собой последнее слово? После определенных раздумий, а?

Куда они денутся?..

Телефон зазвонил ровно в десять по местному времени. Какая точность!

— Александр Борисович? Доброй… ха, извините. Чуть не сказал — ночи! Добрый вечер. Я готов встретить вас у входа в пивной бар, и, если вы так и не поужинали, у вас появится такая приятная возможность… хотя… ночь… а впрочем? Итак, жду, я вас знаю и подойду сам.

Он и подошел первым, хотя Турецкий, бегло оглядев пространство перед входом в бар с изображенной кружкой пива, из которой сплошным потоком лилась, низвергаясь водопадом, золотая, прозрачная жидкость, окутанная облаками пены, навскидку определил, кто его встречает.

Невысокий, скорее даже низкорослый, полный человечек с айболитовской «прической» и старомодным пенсне — или это у него такие, наоборот, новомодные очки — мягкой, чуть раскачивающейся походкой приблизился к нему и сделал полупоклон. Турецкий тоже склонил голову, что ему было сделать легче — с высоты своего роста и положения, и успел отметить с неожиданной легкой брезгливостью усыпанные перхотью плечи и лацканы коричневого вельветового пиджака. Незнакомец протянул руку — пухлую и немного потную. Турецкий, слегка коснувшись ее, изобразил пожатие.

— Прошу, — снова склонил голову с огромной плешью и венчиком седых волосенок вокруг нее этот неизвестный человек. — Меня зовут Алексеем Митрофановичем. Юрисконсульт. Веду некоторые дела, так сказать… Прошу, прошу, Александр Борисович, не стесняйтесь и чувствуйте себя вполне хозяином положения.

— А почему я должен стесняться? — хмыкнул Турецкий. — Или чувствовать себя иначе?

— Ну мало ли… воспитание, то-се… А у нас тут запросто, по-свойски. Наш столик — во-ои, в глубине, видите? Уже накрыт. Так… легкая закуска, прочее… для доверительного разговора, не больше.

— Так это вы и есть мой таинственный собеседник? —- уже и не удивился Турецкий.

— Я самый, с вашего позволения, любезнейший. Прошу к столу…

Он заказал хорошее рыбное ассорти, будто предварительно узнал вкус Турецкого. Предложил —- на выбор — водку, коньяк, любые иные напитки, Александр Борисович под рыбу предпочитал исключительно водку. Налили, чокнулись по-русски — за знакомство — и выпили. Стали молча закусывать. А толстячок-то «рубал» с приличным аппетитом. Так, словно заранее постился. Либо, выполняя чью-то волю, «сорил» не своими деньгами.

Но еще он, оказывается, обладал и непонятным шестым или неким иным чувством читать чужие мысли. Словно почувствовав, о чем думает его визави, он вдруг резко остановился, прекратил жевать, отложил вилку и остро взглянул в глаза Турецкому.

— Это, — он показал пальцем на тарелки с едой, — от нас не уйдет. Если позволите?

— Валяйте, — простецки ответил Турецкий. — Внимательно слушаю вас, Алексей Митрофанович.

— Вы хотите знать, кто и почему убил Володю Меркеля, Гарика Шилли, наконец, Ваню Герасимова, так?

— Для начала так, — кивнул Турецкий, — но не только.

— А кто еще вас может интересовать? — Толстячок сделал озабоченное лицо.

— Если разговор у нас конкретный, что ж… Я полагаю, убийство Нестерова и его спутников, похищение женщины — известной балерины — тоже имеют вполне конкретных исполнителей. Не говоря уже о заказчике, верно? А вы, я слышу, говорите о покойниках как о своих приятелях — Ваня, Гарик?

— А что же вы хотите? Мы же были все словно одна команда. И поэтому потеря для всех нас невосполнима, да, представьте себе… — Он изобразил на лице вселенскую грусть.

— Из этого должен последовать вывод, что вы не знаете убийц?

— Увы… это мы все как раз, к сожалению, знаем. И даже очень хорошо…

— И вы готовы поделиться со мной своими знаниями, так?

— Вы угадали, а иначе зачем бы нам с вами здесь сидеть? И что, разве нет куда более приятной возможности провести время? Окунуться в ночную жизнь, полную сказочных соблазнов? А мы — здесь…

— Ну так уж и не томите, — с иронией заметил Турецкий. — А то и ночь пройдет без всякой пользы, и соблазны рассеются, как дым.

— Вы в юности стихов не писали, нет?

— В юности я другим делом занимался. А стихи в основном читал. Так на чем мы остановились?

— Вы понимаете, Александр Борисович… — Толстячок задумался.