Сладких снов

Мальчик подходит к маме, протягивает руки и обнимает ее, как будто хочет утешить.

– Иди к себе, Якоб, хорошо? А мы с мамой поговорим с полицейским. Мы скоро освободимся.

Отец кладет руки на плечи старшему сыну, осторожно выводит Якоба из кухни и закрывает дверь, которая тут же открывается снова.

– Мама, папа, можно я посмотрю телевизор в комнате Линнеи?

Папа кивает, гладит сына по щеке. Снова закрывает дверь.

– Он все еще думает, что живет с ней в одной комнате.

Прокашливается. Теперь его очередь беседовать с полицейским о делах семьи.

– Однажды вы сообщили нам, что понизили наше расследование в приоритете. Что именно поэтому перестали ходить к нам, задавать вопросы и согласовывать детали, которые уже согласовали между собой.

Его кофе, как и жены, до сих пор стоит нетронутый. Только теперь мужчина опускает в него булочку с корицей и медленно прожевывает кусок, собираясь с духом.

– Мы ждали. Вы так и не объявились. Тогда мы решили взять дело в свои руки. Мы вложили в него все, что имели, все наше время. Наняли частных детективов. Давали объявления в газетах. Расклеивали ее фотографии – в Стокгольме не осталось ни одного почтового ящика, куда не попала информация о Линнее.

Он поворачивает голову, долго смотрит на Гренса.

– Но однажды ты понимаешь, что больше не вынесешь. Что посвящаешь жизнь тому, чего нельзя изменить. И сдаешься.

Усталость в глазах, но взгляд не окончательно потухший.

– У вас было время. Три года. Завтра ее объявят мертвой, и мы не будем ничего менять. Мы простимся с ней в узком семейном кругу. Только ближайшие родственники и немногие друзья, как можно дальше от полиции и представителей власти. И вы, комиссар, единственный из посторонних об этом знаете.

Отец кладет руку на плечо Гренса, как только что делал с Якобом, чтобы мягко выпроводить его из комнаты.

– Пойдемте навестим нашего мальчика.

Он ждет, пока комиссар преодолеет порог в прихожей, и увлекает его направо, к лестнице на второй этаж. Детская третья по счету в небольшом коридоре, сразу после туалета и, судя по всему, родительской спальни.

– Привет, Якоб, мы к тебе. Не возражаешь, если я покажу комиссару твое жилище?

– Хорошо, папа.

Мальчик произнес это, даже не обернувшись. Не отрывая глаз от экрана, на котором под громкую музыку шло что-то вроде рисованного мультфильма, что требовало от семилетнего мальчика предельной концентрации внимания.

– Оглядитесь, Гренс, – отец обводит рукой помещение, – думаю, вы уже все поняли.

Да. Он понял.

Эта комната не принадлежит одному человеку, здесь живут двое. Каждая из двух половинок, на которые она делится, зеркально отражает другую. Две кровати-близнецы у таких же одинаковых стен. Одинаковые столы и аквариумы с золотисто-желтыми и мерцающими розовыми рыбками. Одинаковые плюшевые мишки с красными бантами в белый горошек на полу, каждый возле своей кровати. Различаются только надписи на щитках – «Здесь живет Якоб», «Здесь живет Линнея».

– Он до сих пор не понимает, что ее нет. «А Линнея с нами поедет?» – это когда мы куда-нибудь собираемся на машине. «Где будет сидеть Линнея?» – когда мы накрываем стол.

Три года прошло, ничего не изменилось.

– Думаю, надо дать ему понять, что все кончено. Примирить Якоба с мыслью, что ее больше нет. Помочь обрести целостность, насколько это возможно для близнеца. Решиться сказать ей «прощай», окончательно. Оплакать ее, наконец. Перестать закрывать глаза на то, что случилось. И это нужно нам всем, мне и Марии прежде всего.

Эверт Гренс понимает, о чем он. Решиться, наконец, сказать «прощай», решиться оплакать. Но он пришел сюда именно за тем, чтобы уговорить их не делать этого. Пока, во всяком случае.

– Мы пытались…

В усталых глазах мелькнуло отчаяние. Отец перешел на шепот, чтобы сын не мог расслышать его слов за громкими звуками рисованного мира.

– Мы меняли обстановку, переезжали даже, но… это ничего не дало. Новые комнаты обставлялись по образцу старых. Тех, в которых они жили раньше, и так, будто она там тоже жила. Только бы у нас получилось похоронить ее, проститься навсегда. Если бы Якоб думал о сестре иначе, это дало бы ему возможность идти дальше.

Нетронутые детские комнаты-музеи, чьих обитателей давно нет на свете. Все это Гренс видел и раньше в домах убитых горем родителей. Как будто переставить мебель или упаковать вещи означало для них соучастие в преступлении. Но здесь другое. Не родители стремились остаться в прошлом, а ее семилетний брат-близнец.

– Между близнецами существует особая связь, так подсказывает мне опыт. Иногда они… просто чувствуют друг друга – беспокойство или когда угрожает опасность. Знают, жива их половинка или нет.

Эверт Гренс смотрит на мальчика, который живет в комнате, предназначенной для двоих.

– И это одна из тех вещей, которые нам не дано постичь.

Отец медленно кивает:

– Вы правы. Это очень похоже на то, что мы наблюдали у Якоба и Линнеи. Но комиссар, Якоб ведь не только брат-близнец. Он самостоятельная личность и должен позволить себе жить собственной жизнью. Жить, оставив в прошлом эту смерть.