Слабоумие и отвага

Александр Каменецкий Слабоумие и отвага

— От ты куды ж собралси, милок?

— Уф! Напугала, бабка! Откуда и выскочила?!

— Ась? Ты шибче говори, добрый мо́лодец. Совсем туга на ухи стала. Не разберу.

— Ты откуда взялась, бабушка?! — прикрикнул добрый мо́лодец. — Не заблудилась часом?

— Да что ты, милок! Чавой мне плутать? Вона моя избушка. Туточки. Почитай, сто годков на ентом месте стоит.

— Ёлки зелёные! И впрямь избушка. Так ты, бабушка, тут живёшь, что ли?

— Живу, живу, милок. Как новую избушку срубили, так с тех пор тут обретаюсь.

— Сто лет выходит? Ну ты даёшь, старая! Так чего хотела-то? Может, помочь чем?

— Помочь! Помочь! Подсобить тебе хотела, милок.

— Ты мне?! Это я тебе помочь собирался. Да, пожалуй, зря предложил. Некогда мне с тобой болтать попусту.

Молодой человек огляделся, выискивая тропу среди деревьев. Но старушка не отставала:

— Ты, добрый мо́лодец, куды путь держишь? Дело пытаешь али от дела лытаешь?

— Ой, бабуля, скучно тебе здесь в лесу одной? К молодым парням пристаёшь?

— Эх, милок, — покачала головой бабка, — какие добры мо́лодцы в былые времена ко мне в избушку хаживали. Красавцы писанные, умом крепки, силой дюжи. Многих одарила.

— Э… не-не, стоп. Мне, бабушка, про твою личную жизнь слушать не с руки. Пора мне. — Прикрикнул: — Пора мне, говорю!

Добрый мо́лодец попытался улизнуть, демонстративно отвернулся, шагнул в сторону, и рванул было прочь с полянки. Дряхлая старушка удивительным образом ничуть не отстала, не затерялась позади. Вдруг оказавшись вновь на пути юноши, она протянула клюку, преграждая ему дорогу.

— Ишь ты, какой прыткий! Дурная голова ногам покоя не даёт? Куды поспешаешь? Ответь, уважь бабушку.

— Вот привязалась! — пробормотал юноша, но остановился. Громко и сердито сказал: — Дело у меня здесь. Слышишь? Де-ло!

— Да ясно, что дело. Чай не по грибы в тёмный лес припёрси. Ты не упорствуй зазря, ты поведай, в чём твоё дело-то?

— Что ж ты будешь делать?! И чего мне стоило метров на пятьдесят правее взять?! — начал закипать юноша. — Тебе, бабуля, что за беда до моего дела? Пропусти, говорю, тороплюсь я.

— Чой-то ты, мо́лодец, невежа какой?! Тебя мать вежеству не учила? Или батюшка сёк редко? Теперь-то уж куды? Надоть, пока поперёк лавки помещался, а ты уж вымахал… Велика Федора…

— Какая Федора? Ты, бабуля, заговариваться начала. Меня Филиппом зовут.

— Вот дожила! — посетовала старушка. — Прежде всё Иваны захаживали, а ноне Филипп забрёл на отшиб. Ты, Филипп, не егози, говори прямо, зачем в мой лес пожаловал. Иначе не будет тебе дальше ходу.

— Уф, проще уж рассказать, чтобы отвязалась. Не драться же с ней. Дунешь, она и рассыплется, — зло бормотал себе под нос юноша, поглядывая на сухонькую старушку с высоты своего двухметрового роста. — На охоту иду! Устраивает?!

— Ой, темнишь ты чой-то, добрый мо́лодец, — недоверчиво покрутила длинным крючковатым носом бабушка. — Какая ж охота? Ни лука у тебя, ни стрел…

— Да ты сдурела, старая? Ты в каком веке родилась-то? Лук и стрелы… Надо ж такое ляпнуть. У меня вот что есть! — Юноша вытащил из кобуры и с гордостью продемонстрировал старушке небольшой чёрный пистолет. Произнёс с придыханием: — Beretta!

Бабушка оперлась на клюку, вытянув шею, разглядывала диковинное оружие, подслеповато щурясь от солнца. Втянула воздух несколько раз, старческим сморщенным носом. Скривилась.

— На кого ж ты, милок, такой фитюлькой охотиться собралси? Небось, на лягушек?

— На каких ещё лягушек?! — обиделся юноша. — Сама ты… Знаешь ли ты, что тут в лесу тварь какая-то завелась? Очень опасная! У наших соседей по даче корову утащила! Прикинь, соседи до сих пор корову держали. Делать им нечего. Так эта тварь корову ту целиком уволокла! Сосед-то только мельком успел заметить. Что за зверь не понял. А ты говоришь — лягушки!

— Эвон чего! Так ты на неё, на тварь-то енту, с той штуковиной охотится собралси?

— Ясен день! Отыщу и прикончу. А тушу домой отволоку. Все девчонки в деревне мои будут.

— Не хвались на рать и́дучи… А ну как не сдюжишь?

— Ой, бабка, не каркай под руку. Современному хорошо вооружённому человеку никакая тварь не соперник. Никуда она не денется.

— Он енто.

— В каком смысле? — не понял Филипп.

— Не она. Он! Он никуда не денется.

— Так ты видала эту тварь, что ли? Ну-ка, рассказывай!

— Да чегой там сказывать. Обныкновенный Змей Горыныч. Токмо малой ещё. Не вырос. А как подрастёт — не коров, девок таскать начнёт. Такое в ём естество, такой обычай.

— Тьфу ты! — в сердцах плюнул юноша. — Чего я тебя слушаю?! Только время теряю.

— Ты не плюй, не плюй! Ишь, расплевалси! Слухай, когда тебе старшие говорят!

Бабка рассердилась, пристукнула клюкой, и Филипп недовольно закатил глаза.

— Хорошо-хорошо. Пусть будет Змей Горыныч. Можно я пойду уже?

— Куды пойдёшь-то, добрый мо́лодец? — бабка едва сдерживала себя. — Где Змея искать собралси?

— Да вон же кусты поломаны, трава примята. Тут он корову и волок, и к бабке не ходи, — заявил Филипп, не замечая двусмысленности своих слов. — Я бы уж его нагнал, если бы ты, бабушка, мне не мешала.