Сквозь толщу лет

Институт ни на йоту не приблизился к решению поставленных перед ним задач. Но профессор получил возможность остаться, хотя с каждым месяцем работать было труднее. Почти все способные люди в армии. Набирать новых запрещено. Штаты заполнены невеждами, которых интересовала вовсе не зоология: они шпионили один за другим и особенно за старыми сотрудниками.

Беспрерывные доносы и проверки, придирки и помехи, чинимые и местными и столичными властями…

Одно утешение, один просвет: время от времени можно было уезжать в Бруннвинкль, и даже без оплаты той чудовищной пошлины, которая введена была до разбойничьего «аншлюса» за переезд из Германии в Австрию. Теперь не стало Германии, стал третий рейх; не стало Австрии — она объявлена частью рейха, стерта граница — за переезд платить не приходится…

Длилась череда страшных, гнетущих лет, когда казалось, даже любимая работа столь же бессмысленна, как собственное существование. Пока еще война была далеко отсюда, от тихого селения на берегу Вольфгангзее, но ее раскаты сотрясали сердца живших здесь немцев. Поздней ночью Фриш поднимался в мансарду, где под черепичными скатами крыши размещался его зоологический музей, отсюда проходил в коридорчик перед башней, в которой по-прежнему висел старый колокол, когда-то созывавший к столу работавших в поле. Потом, отставив в сторону чучело совы, подвигал к себе скрытый за расправленными крыльями маленький коротковолновой «Филиппс». Окна мансарды были наглухо зашторены, но Фриш сначала гасил свет и только тогда включал приемник. И сразу же в тихое убежище врывалось многоголосое эхо событий, потрясавших Европу от Атлантики до протянувшихся между Северным и Черным морями восточных фронтов, от норвежского Заполярья до южных границ Франции и Греции. Здесь, среди чучел зверей и птиц, банок с заспиртованными змеями, аккуратных коробков с наколотыми на булавки бабочками, жуками, мухами, перепончатокрылыми, он чувствовал себя сидящим словно бы в глубокой впадине на дне океана, поверхность которого вздымают невиданные штормы и смерчи, о которых шепчут тихие, еле слышные Фришу радиоголоса.

Чаще удавалось ловить Лондон, особенно занимало его английское вещание на Англию. Фриш легко освоился с быстрой речью диктора. Иногда прорывались станции французского Сопротивления. Он должен был знать, что делается там, откуда он ждал помощи и избавления.

И вот в одной из английских передач в конце апреля 1943 года, после сводок с фронтов, после отчета об итогах сражений, о последствиях авиационных налетов на острова Соединенного Королевства и английских налетов на срединную Германию, он услышал сообщение, которое поразило его.

Премьер-министр английского правительства, главнокомандующий всеми военными силами Великобритании Уинстон Черчилль 13 апреля 1943 года обратился к министру земледелия и министру продовольствия с запросом… о пчелах:

«Насколько мне известно, вы отменили небольшую норму сахара, которая выдавалась пчелам и которая в весенние месяцы имеет очень большое значение для их существования на протяжении всего года.

Пожалуйста, сообщите мне, какое количество сахара распределяли для этой цели раньше, какое количество все еще выдается пчеловодам-профессионалам и какую экономию мы получаем, заставляя голодать пчел частных владельцев…»

Если бы Фриш в молодости больше внимания уделял истории, в частности истории Советской России, интересовавшей его теперь уже не только работами в области изучения пчел, он вспомнил бы, что интерес английского лидера имеет исторический прецедент. В 1919 году, в разгар гражданской войны, когда молодая Советская Россия была в огненном кольце, Председатель ее Совета Народных Комиссаров Владимир Ильич Ленин подписал декрет об охране пчеловодства и о помощи пчеловодам.

Но Фриш об этом декрете никогда не слышал. Поэтому, узнав из английской радиопередачи, что в дни, когда решаются судьбы мира, Черчилль проявил заботу о пчелах, он словно новыми глазами увидел свою маленькую опытную пасеку. Уже и тогда он вел исследования, проверявшие возможность «дрессировки» пчел, подкармливая их по примеру советских специалистов сиропами, настоянными на цветах определенных растений, нуждающихся в опылении, но в обычных условиях неохотно посещаемых насекомыми. За этим стояла не только научная любознательность: за этим он видел будущее сельскохозяйственной науки.

Фриш убедился в действенности этого приема. Теперь он задумал проверить его также на растениях, считающихся щедрыми нектароносами и усердно посещаемых пчелами без всякого особого побуждения.