В сноске к этому месту Метерлинк сообщает: «Один пчеловод из моих друзей, очень ловкий и очень искренний наблюдатель, которому я предложил эту задачу, писал мне, что, пользуясь теми же приемами, он получил четыре неопровержимых сообщения. Факт требует проверки, вопрос не решен…» «Ничего не заключая из этого несовершенного опыта, мы вынуждены допустить, что пчелы имеют между собой духовное общение, которое значительно превышает размеры простого „да“ или „нет“, или те элементарные отношения, которые определяются жестом или примером…»
Грин мог уйти из жизни, так и не узнав об опытах профессора Фриша. Метерлинк же, несомненно, успел о них прочитать через много лет после того, как было опубликовано описание его опытов, имевших целью выяснить, как общаются между собой сестры по улью. Уже при жизни Метерлинка дискуссии вокруг открытий Фриша выплеснулись за страницы специальных изданий. Открытый Фришем «язык пчелиных танцев» долго был темой карикатур в юмористических изданиях, шаржей в газетах, очерков в популярных журналах.
Читая относящуюся к вопросу информацию, Метерлинк вправе был говорить себе:
«Э, да я, оказывается, не только подошел к замку тайны, я уже и ключ вложил в скважину Осталось только повернуть ключ…»
И он был прав, ошибаясь лишь в одном: для того чтоб повернуть ключ в замочной скважине, потребовались годы, потребовались невообразимые гибкость ума и настойчивость, проницательное умение ставить перед природой вопросы и добиваться от нее ясных на них ответов.
Теперь, когда все это позади и стало известно, что в 40-й главе девятой книги «Жизни животных» Аристотеля высказана мысль о существовании в улье «рекрутирования», «мобилизации» сборщиц на посещение богатых кормом мест, начинаешь подозревать: должно быть, за минувшие две тысячи лет к замочной скважине подходил не один искатель тайны… И в самом деле: недавно английский библиотекарь, разбиравший старые архивы, обнаружил, что садовник короля Карла VI — его звали Джон Эвелин — за триста лет до наших дней записал в своем рабочем пасечном дневнике: «Кажется, будто пчелы говорят между собой при помощи разных танцевальных движений!»
Словно зарница вспыхнула на миг и погасла. Годы, десятилетия, века прошли, прежде чем подлинный смысл этих строк стал понятен. И четыре примера, приведенные в этой главе, всего лишь пунктир, намечающий линию пытливого человеческого познания природы…
В одной из историй астрономии нам встретилось очень любопытное рассуждение относительно разного рода опасностей, какими чревата чрезмерная точность данных, опережающая на некоторых этапах потребности развития данной дисциплины. «Если бы Кеплер, — говорил автор, — имел в своем распоряжении не грубые наблюдения Тихо де Браге, а современные данные о движении планет, с учетом всей сложности взаимного влияния, то никогда не смог бы он вывести свои законы эллиптического движения, будучи не в силах разобраться в сложности механизма явлений и найти в них какую-то закономерность. Когда уровень эмпирических знаний намного превосходит уровень развития теории, то это приводит к путанице из-за невозможности выделить главное в массе фактов и последовательно проанализировать явление…»
Все это очень подходит к нашему случаю, с той только разницей, что и первые «грубые наблюдения Тихо де Браге» принадлежали самому Фришу и он же смог стать Кеплером, сумев выделить главное в массе фактов, и, последовательно анализируя явление, шаг за шагом продвигался вперед, дознаваясь, «в чем тут секрет»; он разгадал чудо, которое так поразило поэта и натуралиста Гёте и на пороге раскрытия которого стоял Метерлинк, — чудо, которое задолго до всех гениально предвосхитили в своих догадках Аристотель, а позже — королевский садовник Джон Эвелин.
Опыты Фриша показали: пчелы летят за нектаром очень уверенно, как бы заранее зная дорогу; более того — к месту взятка, как правило, пчел никогда не прилетает больше, чем их здесь требуется.
В одном из опытов в местности, лишенной медоносов, на некотором расстоянии от улья было поставлено в сосудах с водой десять цветков павии (заманихи).
Пять пчел, прилетевших на эти цветки, были помечены краской. Прошло некоторое время, а на цветках все еще работали те же пять пчел. На следующий день на тех же цветках были зарегистрированы эти же пчелы, из которых четыре собирали нектар, а пятая — пыльцу.
Над цветками в сосудах пролетали и другие пчелы, но они почему-то не опускались на них.
Но вот число цветков в сосудах удвоено, и количество пчел, прилетающих для работы, сразу выросло до одиннадцати, причем пыльцу собирали уже две. На этом количестве число посетительниц павии снова остановилось.
И снова над цветками в сосудах летали другие пчелы, не обращавшие внимания на букет.
Впору было подумать, что какой-то опытный диспетчер следит за работой пчел и выдает им путевки на вылет, сообразуясь с объемом работы, предстоящей в том или другом месте.
Но как же все-таки уточняется место для сбора пищи, как регулируется число пчел, вылетающих за нектаром и пыльцой?