— Ну-ну, пан голова, — примирительно сказал инженер-путеец и пересел поближе, превратив лежащую на лавке шляпу градоначальника в изящный берет. — Это же так, развлечение, по причине серых дней настоящего. Вы бы лучше про храм рассказали. Что за храм такой? И как строить? Зима то на дворе.
— Встаньте! — страшным голосом потребовал новоиспеченный согражданин распорядитель. — Встаньте, Коломыец!
Удивленный видом собеседника, тот привстал и уставился на него. Вытащив из-под мясистого зада железнодорожника вконец испорченную вещь, голова грустно отряхнул ее и засунул в карман пальто.
— Убытки одни от этих перемен, куда ни кинь убытки. Скоро до ветру выйдешь, а и подштанники кто-нибудь снимет. — вздохнул он и продолжил. — вы вот представьте согражданин железнодорожник, что будет в нынешнем апреле?
— Как что? Весна будет, пан распорядитель, — ответил пристыженный Коломыец, — за шляпку — то, просим прощения очень. По недогадливости и из лучших побуждений, не заметили-с. Пан Шмуля, налей, будь ласка, пану распорядителю Кулонскому что- нибудь.
— В апреле, сограждане, прибудет победа всемирового анархического движения над врагами — обстоятельствами! Повсюду празднества намечены! А куда поедут делегаты? Куда делегаты от народа поедут?
— Куда? — глухо поинтересовался пан Мурзенко, не поднимая лица от скрещенных рук. После того, как выяснилось, что ни муки, ни макарон выделено не будет, славный торговец сеном интерес к анархо-синдикализму потерял и, выпив еще пару рюмок лишь изредка всплывал на поверхность, в прочее время развлекаясь пьяным жужжанием раздававшимся в голове.
— Поедут, стало быть, в храм Свободы, торжество справлять. Гуляния будут, музыкантов пригласим… из Варшавы! — патетически произнес градоначальник недобро зыркнув на Штычку лакомившегося ромом в углу. — Так, что до апреля должны успеть построить, как пить дать.
— Nemo obligatur, пан голова. — влез хмелеющий философ Кропотня. — Что значит, невозможное совершить невозможно! В зиму такого подвига содеять не удастся. Ни фундамент поставить, ни стен.
— На такое, согражданин Кропотня, иные планы предусмотрены. Храм будем производить организовано, из полицейского участка. Он уже пустует, после пана Вуху, царствие ему небесное. Надстроим этаж, и общий вид придадим … Свободный… Крышу перекроем, крыльцо…
— Может, тогда просто вывеску поменяем? — предложил пан Штычка, тепло воззрившись на Кулонского, — «Полицейский участок» на «Храм Свободы». А на сэкономленное погуляем? Отметим со всей трудовой страстью?
Общество зашумело, одобряя это простое и изящное предложение. Пан голова, огорченный тем, что столь гениальная мысль не пришла к нему в голову, сам налил себе из стоящего на столе штофа и выпил. Саратовский ром затуманил разум, и Антонию Кулонскому показалось, что с застрехи над его головой за ним наблюдает усатый десятник с Закрочима. Пан Вуху строго грозил ему пальцем и пучил глаза.
«Бесы! Бесы кругом!» — пронеслось в голове у градоначальника и он замер, размышляя, как же все-таки мерзко все поворачивается. — «Вывеска всего — то на меру муки будет, а остальное можно было бы сэкономить. Вот ведь старый пень. Штычка этот тоже хорош, никакого понимания, ляпает языком, что корова. Эхехе»
— Mulier viro subdita esse debet, non vir mulieri — невпопад бормотал Кропотня, утопивший твердый фундамент разума в довоенном роме. — Что значит: Муж жене на возу легче. А вот жениться я так и не сподобился! Не сподобился, любезные паны. Как лист на быстрой воде несом бурей в никуда. Над черною водою, аки младенец, не ведающий зла. Нету радости в жизни, добродии. Нету! Одна пустота и метания. Налейте мне пан Шмуля, потому как я пьян и печален. Я липовый листок! А река каждый раз нова! Мы входим в нее еще и еще, но радости не будет. Не будет радости, потому что не найдешь ее средь горестей.
— Шли бы вы уже до дому, пан учитель. — заботливо предложил хозяин чайной, — завтра вон еще храм строить. Забот будет ойойой сколько.
— А я с вами, пан Шмуля, стреляться намерен. За такое оскорбление Аристотеля. Вы не признаете Аристотеля, как мне кажется! Вы диалектик, пан Шмуля? Я не потерплю тут… Я — агностик! С пяти шагов стреляться будем. Несите мне пистолеты, добродии! Налейте уже всем! — закончив фразу, пан философ впал в беспамятство.
— Конечно агностик, пан философ, раз уж пить не умеете. — владелец чайной выпил рюмочку. — Пили бы воду и не имели подобного настроения.
— А не сделать ли нам променад, панове-сограждане? — предложил железнодорожник, в то время, пока собрание предавалось терзаниям и печалям, каждый по своему поводу. — для душевного здоровья и избавления, врачи рекомендуют. А и по морозцу стременную выпить никто не запретит.