Скучно в городе Пекине

И так все это сработало — и аллея, и шум танцевальный, и лицо ее, вполне серьезное — что я сказал чистую правду. Я сказал, что от танцев пахнет ложью, что эта та же водка, та же работа; и то, и другое, и третье — чтобы забыться, чтобы не думать. Но водка — это хоть честно, работа — это хоть полезно. А танцы… Я нечасто чувствую себя одиноким, но на танцах — всегда. Я ухожу куда-нибудь в поле, мордой в небо — и у-у-у-у-!

— Вот! — сказала Люся. — Точно!

— Э! — сказал я. — Да мы с тобой одной крови — ты и я!

— Похоже на то, что так. — сказала она.

— Ну представь — во время пикника на обочине подпивший таукитянин на спор принимает облик чьего-нибудь папаши или там голубя. И вводит в заблуждение чью-то там мамашу. И в результате появляется на свет этакий жук в муравейнике. И все ему здесь ну так дико![42]

— Как Штирлицу!

— Во-во! А жить-то надо — тут! И что остается делать? Он изучает нехитрую технологию жизни землян. Мимикрирует. Приучается в компании бичей изъясняться изысканным матом. И шпарить почти что по латыни на интеллигентской попойке.

— И дамам говорить любезности, если надо.

— И дамам. Но это не он. Это скафандр. Отличный скафандр из добротной четырехслойной непробиваемой иронии. Боевая раскраска, как у американского пехотинца. А внутри — он, во всей таукитянской наготе: шесть щупалец…

— Жутко удобная штука!

— …восемь глаз…

— Из которых не менее пяти смотрят внутрь…

— Что, знакомо?

— Еще как!

— И вот представь — в скафандре хорошо, но уж очень плохо. Например, любовью заниматься в скафандре…

— Бр-р-р, — сказала Люся.

— И время от времени приходится из него вылезать, совершая самоубийственную попытку контакта цивилизаций…

— А скафандр-то уже сросся с телом!

— И все-то ты понимаешь…

11

Я очки снимаю с носа,
И гляжу на них я косо,
И с размаху их бросаю в набежавшую волну!
Вяло дужками вращая,
Тускло стеклами сверкая,
Все одиннадцать диоптрий отправляются ко дну.
И гляжу я напряженно
Глазом невооруженным
В мир, который мне доселе был неведомым почти
Без очков не видно дали,
Но очки мне в детстве дали,
Может быть, не те, что надо, мне подсунули очки!
По корыстным по мотивам
Искажали перспективу,
Да и с цветом, очевидно, тоже что-нибудь не так…
Подозрительно красиво,
Поразительно фальшиво.
Я носил очки полжизни. Ну какой же я дурак!
Я собою очень гордый,
Я держусь почти что лордом,
Жалко только, в этом мире я не вижу ни черта!
И знакомлюсь с чем-то твердым
Регулярно, прямо мордой.
Что-то, братцы, очень странно исполняется мечта!
…Я глазам своим не верю,
Я бегу скорей на берег,
И с размаху я бросаюсь в набежавшую волну,
Нацепив на шею камень,
За своими за очками… Без очков мне жизни нету:
Не найду — так утону![43]

12

Что-то я рассказывать устал. Тем более, что и рассказывать больше нечего. Перейдем-ка сразу к эпилогу.

Эпилог. Мы ждем автобус и болтаем ни о чем. Я не дал Люсе ни адреса, ни телефона. Один из немногих мудрых поступков в моей жизни.

Автобус, наконец, пришел. И прощание, было дело, проходило в нужном стиле, но Люся чуть все не испортила: на полуслове, на полусмехе, бросилась мне на шею — и ну рыдать! Я сказал: «Ну, ну» и отодрал ее от себя со всей твердостью, на которую только был способен. Она села в автобус, и он уехал. И, будь я героем нашего времени, или хотя бы героем наших фильмов, я бы, может быть, кинулся бы вслед и загнал бы чьего-нибудь «жигуленка».[44] Но я пошел в свою комнату и лег спать. Во сне жизнь проходит немного быстрее.[45]