Скрытая бухта

– Да, нужно перечитать показания рыбака… Конечно, мне лично кажется странным, что за целый день тело никто не заметил… оно же было у самого причала, а тот рядом с Ракушечным пляжем. Кто-то же должен был его увидеть, даже если бы тело находилось со стороны устья реки… Кстати, а нет ли у него каких прижизненных повреждений?

– Вроде бы нет. Мы отправили в лабораторию одежду, но не знаю, найдут ли хоть что-то, ведь тело столько часов пролежало в воде. Да, кстати, все вещи забиты водорослями. Возможно, тело скрывали морские заросли. Мы не обнаружили никаких следов борьбы, ничего инородного под ногтями. Если его и столкнули в воду, сопротивления он не оказывал – думаю, его скрутило от выстрела в живот. Или он потерял сознание, потому что ни на руках, ни под ногтями нет никаких признаков того, что он пытался взобраться по скалам, цеплялся за них. Я знаю, что коллеги-криминалисты прочесали весь причал, но пока ничего не нашли. Даже следов крови, так что если преступление произошло там, то жертву сразу сбросили в воду.

– Хорошо. Но в него могли стрелять в другом месте, а потом положить в машину и бросить у причала. Или скинуть с корабля. Или что-то такое.

– Могло быть и так. Но между выстрелом и смертью прошло не так много времени, согласно исходным сведениям о состоянии внутренних органов. Максимум минут десять-пятнадцать.

– Понял. Если я верно подсчитал, мужчина получил пулю в живот между семью и девятью часами утра в воскресенье, у причала или неподалеку, а затем упал в воду – или его туда столкнули – и захлебнулся. Но что он, черт возьми, делал там в это время? Приспичило поудить рыбу? Все рыбаки отдыхают, а этот тип вдруг отправляется на рыбалку? – вслух размышлял Ривейро. – Ты что-то хочешь добавить, Мухика?

– Прямо сейчас – ничего. Но я чувствую, что завтра ты снова начнешь приставать с вопросами. Я права?

– Ты всегда отличалась догадливостью. – Ривейро спрятал блокнот и направился к двери. – Большое тебе спасибо, правда. Я твой должник.

– И давний должник.

Когда дверь за сержантом закрылась, Клара вздохнула и села за письменный стол. У нее возникло тоскливое предчувствие, что все только начинается, что сейчас они видят лишь первые брызги клокочущего, ревущего потока.

Дневник (4)

Повстанцы, которых сначала называли националистами, а затем франкистами, с апреля 1937-го начали Северную кампанию, отказавшись от осады Мадрида и решив вместо этого объединить линии фронта, пользуясь, среди прочего, индустриальным потенциалом Кантабрии, Астурии и Страны Басков.

В июне пал “железный пояс” – Бильбао, и более ста пятнадцати тысяч басков теперь вынуждены искать убежище в провинции Сантандер. Многие местные жители укрывают в своих домах чужаков, сражающихся под красным знаменем Республики. Столица Кантабрии бурлит. Провизии на всех не хватает, с моря их блокируют корабли франкистов, так что снабжение почти невозможно. В деревнях тоже нуждаются, но там голод не так свирепствует, как в городе, – огороды и природа помогают прокормиться.

Бенигно больше не поднимается в пещеры. Клара, Давид и Хана тоже. Отчаявшийся отец решил, что пусть чертов рок и проклятый Бог вершат судьбу его семьи. Во время авианалетов они прячутся в доме. Если налеты застают их за работой в поле или на выпасе скота, прыгают в какую-нибудь яму или ров. Будь что будет. В их мире не спастись от смерти, которая прилетает с неба, – это они усвоили.

Бенигно совершенно раздавлен. И не только скорбью, на него навалились проблемы. Никто не может помочь ему с детьми, лишь соседи. Хана только год назад пошла в школу, и совершенно непонятно, сможет ли он, когда лето закончится, отпустить Клару и Давида учиться, когда дома столько работы – и в огороде, и со скотиной. А сам он целыми днями пропадает на фабрике, с понедельника по субботу, времени на детей почти не остается.

В Галисии живут его родители и одна из сестер, но он не может связаться с ними с самого января и не знает, получили ли они два его письма. Рассчитывать остается только на мать Кармен – бабушку Хулию, которая работает кухаркой в усадьбе у молодых господ в Торрелавеге. Но она может навещать их лишь по понедельникам, в свой единственный выходной, и то не всегда. Оба брата жены, совсем еще молодые парни, убежденные республиканцы, ушли воевать с франкистами, и о них тоже ничего не известно. Может, они погибли или ждут казни. Может, где-то во Франции или в Англии. Может, в Венесуэле.

Сейчас мы проберемся сквозь баррикады времени и окажемся в июле 1937 года. Мы в Инохедо. Бенигно на кухне спорит с Браулио, соседом и давним другом.

– Так валите во Францию, как все! Уезжайте! Живите, мать вашу, своей жизнью! А я отсюда ни ногой. Здесь у меня работа на фабрике, мои дети и мои покойники. Осталось недолго, война почти проиграна, – лихорадочно говорит Бенигно, нарезая круги по кухне и яростно жестикулируя.