Скрут

Он шел неторопливо, как человек, совершающий ежедневную прогулку. Полное бездумие закончилось, но сменившие его мысли были на редкость разрозненны и странны. Перед глазами почему-то время от времени возникало куриное яйцо, падающее на мозаичный пол. Именно на мозаичный. Яйцо шмякалось, растекалось желто-белой лужицей… Белые осколки скорлупы скалились зубчатыми краями… И все сначала. Шмяк…

Потом он пошел медленнее. Потом и вовсе остановился.

Илаза стояла на противоположном берегу ручья. Светлое платье ее давно сделалось грязно-серым. Лицо осунулось, повзрослело, как-то неуловимо изменилось…

Шмяк. Разбилось в его воображении назойливое белое яйцо.

С лица Илазы на него смотрела мать ее, княгиня. Он даже испугался на мгновение – не чары ли, не наваждение, не изысканная ли месть…

– Илаза… – сказал он хрипло.

Женщина судорожно сглотнула – и не проговорила ни слова.

– Илаза, я пришел… потому что…

Она молчала и не двигалась с места. Игар нашарил рукой корявый ствол и оперся на него, как на палку:

– Илаза… Прости. Я не нашел ее. Всю провинцию обошел – нету Тиар… Она умерла, наверное. Наверняка умерла…

Женщина на противоположном берегу мигнула. Игару показалось, что она старше его лет на десять.

– Я пришел, вот… А больше ничего не могу сделать. Прости, не могу…

Было бы легче, если бы она заплакала. Или разразилась проклятиями, или бросилась к нему на шею – но она просто стояла и смотрела. Как неживая.

Стиснув зубы, он шагнул вперед. В ручей…

Холодная вода живо напомнила ему тот день, когда, победившие судьбу, они с Илазой шли к камню-Алтарю. Приближались к нему с двух разных сторон… по колено в реке… широкой и мелкой…

Воспоминание мгновенно поблекло, сжалось, обмякло, как упавший с дерева лист. На его место прорвалось какое-то другое, запретное – Игар сделал усилие и загнал его в темные глубины памяти. Навсегда.

Достаточно, что имя ее…

– Тиар, – хрипло сказала Илаза, и это было первое ее слово. – Где Тиар.

– Ее нет…

– Не может быть, – голос Илазы звучал ровно и глухо, так могла бы говорить ожившая каменная статуя. – Не может быть. Где она.

– Ее нет…

В этот момент, не доходя до Илазы нескольких шагов, он спиной ощутил чужое присутствие.

И на какое-то время Илаза перестала существовать.

Медленно, будто боясь ненароком вывихнуть шею, Игар обернулся.

Тени не было видно – но Игар знал, где она. В густой кроне приземистого, еще полностью зеленого дуба.

– Ее нет, – повторил он в третий раз. – Я не нашел ее. Делайте со мной, что хотите.

Ему сразу сделалось легко. Потому что все, что нужно было сделать, сделано, и все, что нужно было сказать, сказано. Сейчас можно попросту сесть на травку и немножко отдохнуть.

Он улыбнулся. Не хватало, чтобы именно сейчас его разобрал его идиотский, не ко времени смех…

– Зачем же ты приперся, – сказала за его спиной Илаза.

Нервный смех оборвался.

– Зачем?.. – голос ее задрожал. – Ты… ты ничтожество. Тряпка. Ты втравил меня… обрек меня… а теперь не смог даже… даже… она всхлипнула, и этот всхлип судорогой прошелся по всему ее телу.

Он хотел сказать ей что-то. Он хотел подойти и обнять – но не послушался язык и отказали ноги.

– Ты… – Илазу трясло, она входила в свою истерику, как нож входит в масло. – Ты… зачем ты пришел один?! Чтобы я еще раз полюбовалась на твою сопливую рожу? Зачем ты притащился, если ты не привел Тиар?! Слизняк… Куда я смотрела, когда купилась на твои сказки о любви… о благородстве… такова она, твоя хваленая любовь?!

Игар смотрел туда, где среди темных дубовых ветвей терялась другая темнота. Источающая взгляд.

– Отпустите ее, – сказал он неожиданно для себя. – Что даст теперь ее смерть? Видит Птица, я сделал все что мог – ради нее, своей жены… Если хотите мстить – мстите мне, она-то в чем виновата?

Илаза на мгновение примолкла, чтобы тут же захлебнуться презрением:

– Чего стоит теперь твое показное благородство? Чего стоит твое вранье, чего стоит твоя поза? Хочешь умереть героически? Не прокатит – умрешь, как червяк! Мокрица! Сопливая тварь!..

Она выискивала самые гадкие и самые страшные ругательства. Она называла его самыми отвратительными именами; потом упала на землю и забилась в рыданиях. Наверное, следовало напоить ее водой из ручья, но Игар не мог сойти с места.

– Не молчите, – шепотом сказал он темной кроне дуба. – Делайте что-нибудь… Взялись убивать – убивайте… Но только Тиар от этого не появится…

Тишина. Только отдаленный шум ветра, треск дятла да всхлипывания Илазы.

Наконец она затихла. Села на пятки, пряча лицо в ладонях; невнятно прошептала сквозь пальцы:

– Игар, прости…

Он молчал.

– Игар… Я не могу, прости…

– Ничего, – сказал он по-прежнему шепотом. – Потерпи…

Из кроны дуба смотрели. Взгляд давил, как надгробие – и Игар не мог понять, каким именно чувством переполнен третий, молчаливый свидетель супружеской сцены.