Скрипящее колесо Фортуны

Но вот беда — страшно открыть глаза. Вокруг не вещи, а осколки памятника, который я так и не поставил Машеньке. И опять же, откроешь — в трех шагах стоит Он, теперь уже трижды убиенный — временем, самодовольной иронией и свежим подозрением в краже памяти.

Время — главное измерение вещей. Причина, следствие, пространство, интегралы по траекториям — где все это?

«А ты практичный парень, Ларцев», — сказал Митрофанов, разглядывая мою новую замшевую куртку. Сказал с ехидчатым уважением. Его, Митрофанова, институтского дурака Божьей милостью, только что представили к защите. И куртка на нем получше, но он с искренней снисходительностью завидует Ларцеву, который сам, которому не папа из Парижа…

Но что было нужно Им? Не комната же.

Всемирная организация Валиков и сладкоглазеньких петушков?

Такие нашли бы и подешевле.

Нет, конверты имели особый смысл. Я кому-то или чему-то служил…

* * *

Резкий звонок. Вскакиваю. Так! Это наверняка за мной.

Конечно же, двое победительно-улыбчивых с красными удостоверениями.

— Пройдемте с нами, гражданин Ларцев. В чем дело? Надо было раньше выяснять, в чем дело. Знаете ли вы, гражданин Ларцев, что уже длительное время вы оказываете неоценимую помощь вражеской разведке, исправно служите ей чем-то вроде цветочного горшка на подоконнике и тем самым способствуете разглашению главной государственной тайны? И о счете в швейцарском банке тоже не знаете? И конвертов никогда в глаза не видели? А вот мы давным-давно за вами наблюдаем, и все знаем, сейчас поймете.

И вводят человека в макинтоше.

— Что вы скажете, полковник Шмольтке-Иванов-Джонс? Этот молодой человек утверждает, что он даже не догадывался о своей выдающейся роли.

И полковник Джонс начинает крутить пальцем около виска…

Открываю. Потапыч мнется у порога.

— Ты чего такой бледный? — спрашивает он.

— Ты не бойся, — говорит он, похихикивая и пытаясь заглянуть в комнату, — я на минутку. Будь другом, Эдик, разменяй сотню. Тут один чижик вещичку принес, а сдачи у него нет.

Механически липкими пальцами отсчитываю Потапычу червонцы.

— И чего ты все один да один? — по-свойски подмигивает Потапыч. — Я бы в твои годы и на твоем месте…

И он умильно смотрит на суперсофу ценой в восемь с половиной дежурств. Как будто оплевал.

А эта софа — вещь без памяти. Нам с Наташей было хорошо и на старом диване.

— До свидания, Яков Потапыч, — только и выдавливаю я.

Он уходит, по-прежнему похихикивая. А я прислоняюсь лбом к холодной поверхности зеркала.

* * *

Фантазии разыгрались. Какое до меня дело всяким разведкам? Плевать им на такой ненадежный цветочный горшок.

Все проще. Наверное, этот тип в макинтоше явился с тарелки, с обыкновенной летающей тарелки. Они проводят гигантский эксперимент, исследуют человеческую психологию, раскручивая ее во времени и в обстоятельствах. А, может быть, Они испугались моих работ. Их вполне устраивает существующая у нас причинность, а в моих гипотетических петлях содержалась, например, недвусмысленная угроза Их власти.

Они заглянули в мою черепную коробку и решили поставить простенький опыт. И выяснили — ах, бедняга Ларцев, как он исстрадался по хрустящим зелененьким бумажкам! И если уж у передового альтруиста Ларцева, который всю жизнь стеснялся пересчитать деньги, не отходя от кассы, который всегда был уверен, что попросить прибавку к зарплате стыдней, чем снять трусы посреди Старой площади, если для убежденного альтруиста Ларцева главнее главного оказались бумажки в конверте, то что говорить о других? Приятное мнение сложилось у пришельцев о нашей цивилизации. Они тяжело вздохнули, прислали Ларцеву пустой конверт, чтоб не надеялся, посмеялись над его недоношенными и теперь уж наверняка безопасными идеями и отбыли в такие глубины Космоса, где, возможно, сохранились порядочные гуманоиды, на худой конец, высокопринципиальные автоматы.

Да-с, такова моя гнусная роль в первом контакте землян и пришельцев.

А что там по телеку? Ага, премьера, шестая серия… В пятой герой лицедействовал на крупном совещании и, конечно, победил. Теперь пришла очередь возвращать жену, сбежавшую еще в третьей серии к товарищу, который не воспринимал совещания столь серьезно, грубо подхалимничал с начальством и ласково подкалывал женщин. В пятой серии его разоблачили и предложили ковать жизнь заново. Ну а с разоблаченным подхалимом даже на дальнюю стройку не поедешь, лучше вернуться к принципиальному герою — он не только простит, но и сам прощения попросит… Стоп. Все вычислено, можно не смотреть, проживу этот вечер без розового экрана.

Интересно, а что бы я делал, узнав, что возвращается Наташа. Вот сейчас прозвенел бы звонок. Я открываю — она! Не с раскаянием, не с вызовом во взгляде, а просто с вопросом.

Приготовил бы ванну, устроил ужин, и все. И был бы очень рад, может быть, счастлив.

Но она не приедет. Никогда не приедет. Зачем ей пустое место имени Эдуарда Петровича Ларцева?

* * *

Кто Они?

* * *