Скрип

Утром сел на поезд и проспал почти до Москвы. Разбудил меня громкий говор спорящих мужиков. Когда я садился, здесь было почти пусто, сейчас же вагон был полон. Рядом со мной сидела девушка, читающая книгу. Я рассмотрел обложку: «Японская классика ХХ века». Искоса заглянул в текст. «…я разглядел весь этот мир других людей – мир, никогда не оставляющий нас одних, подсовывающий соучастников и свидетелей наших преступлений. Надо уничтожить всех других людей. Для того, чтобы я мог открыто поднять лицо к солнцу, мир должен рухнуть». Эта вырванная из контекста цитата подействовала на меня подобно электрошоку. Мне показалось, что слова эти не были прочитаны мной только что, а вышли из меня самого и легли точно в текст, что они вызревали во мне долгое время, питаясь моими соками, наливаясь и крепчая смыслом. Я чувствовал тесную связь между собой и этими словами, они говорили мне, что это я должен разрушить весь мир и уничтожить людей во имя спасения жизни, во имя новой жизни, которая сметет старую, пришедшую в негодность, сгнившую и превратившуюся в могильную труху. Только так я сам смогу подняться к солнцу, только так могу защитить себя.

Я был раздавлен, как червяк, и в то же время чувствовал себя воспарившим в небе, наполненным гордым удовлетворением мрачными безднами своего «Я». Но червяк уже заполз в мое сердце и начал свою черную работу: отныне и навсегда я обогатился комплексом вины перед человечеством за свою ненависть к нему.

* * *

В подъезде моего дома меня дожидался еще один пренеприятнейший сюрприз. Как только за мной закрылась дверь, на меня свалилось что-то тяжелое и стало выворачивать руки за спину. Я оказался на грязном каменном полу лицом вниз. Кажется, их было трое: двое сидели на мне сверху, третий командовал:

– Поверни ему руку. Держи крепче.

Вслед за этим я почувствовал, как в меня что-то вкалывают. Я задергался, но на этом экзекуция закончилась.

– Все. Рвем отсюда. – Они слезли с меня, и один пнул в бок: – Передавай привет Веревкину, падаль.

Отдышавшись, я поднялся, нашел свою сумку и поковылял к лифту. В квартире осмотрел левую руку – на внутренней поверхности сгиба виднелась маленькая точка. Что они мне вкололи? Медленный яд? Если они отправили меня на встречу с Веревкиным, значит, это смерть. Странно, но когда я подумал об этом, то не испытал никакого страха. Ни малейшего. Я вспомнил, что мне говорил Сашка. Они вкалывают обреченным на досрочное окончание земной жизни какую-то дрянь, сильный галлюциноген. «В течение суток – любым способом на тот свет. Чуть ли не с радостью». Несколько минут я соображал, что делать. Мелькнула ненужная теперь догадка: в тот день, когда я уезжал в деревню, за мной следил человек от клуба, а не из Управления. А теперь они снова вышли на меня.

Я перебрал в голове свой скудный запас медицинских знаний и наконец осчастливился идеей: спастись от гибельных галлюцинаций можно полной отключкой. Я достал снотворное и проглотил несколько таблеток. Неизвестно, сколько времени эта дрянь будет бродить в моей крови, ясно одно – у меня в перспективе вырисовывались несколько дней, которые я должен буду провести в сладких объятиях сна.

Я рухнул на диван и проснулся только вечером.

Но лучше бы не просыпался вовсе. Меня вновь посетил кошмар. В лице дотошного (от слова «тошнота») представителя Управления. За окном уже темнело, и в комнате стоял полумрак. Я взглянул на часы – было только десять часов, отчего же так темно? Но его я все же разглядел, ничуть не удивившись его присутствию и умению бесшумно взламывать чужие квартиры. Он опять развалился в кресле и терпеливо, как ангел-хранитель ждал окончания моего сна.

– Опять вы?

– Что поделаешь – служба!

Я подошел к окну и посмотрел на небо. Вот почему так темно! После почти четырехнедельной адской жары на город надвигалась гроза. Вся западная сторона неба угрожающе чернела. Временами эту черноту разрывали на куски бело-синие молнии. Над городом бесновался шальной ветер. Я зажег свет.

– Гроза идет, – без нужды сказал я.

– Да, ураган будет, я думаю. Ну а вы, Алексей Георгиевич, надеюсь, хорошо все обдумали? И время у вас было и условия располагающие к работе мысли – воздух, лес, птички поют, насекомые жужжат. Если честно, я вам даже позавидовал. Не был на природе лет пять.

– Примите мои соболезнования, – съязвил я, пытаясь выгадать время и оттянуть развязку. – Хотите кофе?

– С удовольствием.

Я скрылся на кухне и, делая привычные движения в замедленном темпе, безуспешно пытался думать. Приготовив кофе, отнес в комнату. Раскаты грома становились все ближе. За окном посверкивало. Гроза вот-вот будет здесь. Устроившись напротив гостя, я начал заговаривать ему зубы, прихлебывая кофе.

– А знаете, вы оказались правы.

– Вот как? В чем же?

– В этом вашем предположении о моем человеконенавистничестве. Не далее как сегодня утром у меня было желание уничтожить мир…

– Мы в вас не ошиблись.

– …в том числе и ваше Управление.

– Ну уж этого вам никто не позволит. Да и сил у вас не хватит на это, можете не сомневаться.