Скрежет из запредельной тьмы

Вытирая пот с лица, Симона позвонила матери. Мама находилась в доме престарелых клиники Брайтона Кумбса. Чаще всего она даже не узнавала голос дочери, а когда узнавала, то оставляла глубокое чувство вины. Ты не должна жить в городе одна. Там может случиться что-нибудь ужасное. Твой отец перевернулся бы в могиле, если бы знал. На звонок ответили, и уже через тридцать секунд её мать говорила по телефону.

- Мама... как ты? - спросила Симона, стараясь не задохнуться.

- О, Симона, дорогуша. Всё хорошо. Как у тебя дела дела? Звучишь напряжённо. Ты хорошо кушаешь? У тебя уже есть парень?

Иисусе.

- Всё нормально. Просто одиноко.

- Ах, одиночество - это образ жизни, который приходит с годами.

Этот разговор Симона не желала продолжать:

- Я хотела бы тебя навестить.

- О! Это было бы просто замечательно. Жаль, тебя здесь нет. Мы все сидим в зимнем саду и ждём большого события.

- Какого... какого события? - Симона почувствовала, как её охватывает холод.

- Ведь скоро выровняются звезды, и снизойдут они. - Мать рассмеялась. - Моря вскипят, а небо расколется. Когда в небесах сойдутся планеты и звезды померкнут одна за другой, Ктулху восстанет из руин Р'лайха, а по лунной лестнице из пещер Н'Каи снизойдёт Цатоггуа. Истинно верующие будут посчитаны, а еретики - проименованы... ты же уверовала, дорогая, не так ли?

Всхлипывая, Симона бросила трубку. Когда её руки коснулось что-то мохнатое, она чуть не вскрикнула. Но это был всего лишь Рокки. Это должен был быть Рокки... но затем он волнообразно, подобно огромному червю, шевельнулся под рукой, и на этот раз Симона действительно закричала. Она отпрянула от дивана, в то время как тварь кружила рядом, издавая хлюпающие, голодные звуки.

У Симоны галлюцинации.

Наверняка это галлюцинации.

Через воздуховоды отопления она слышала, как Джош Райан говорит: она ползает, потому что не может ходить, она слышит, но не видит. Знак... на ней нет знака.

На дрожащих ногах Симона прислонилась к стене. Она снова услышала скрежет... но, на сей раз, он раздавался прямо у неё в голове, словно внутреннюю часть черепа скребли когти, лезвия и ногти.

Скрич, скрич, СКРИИИИИИЧ, СКРААААААЧ.

Квартира наполнилась запахами холодного мяса, нечистот, и горячей вонью потрохов на скотобойне. Симона слышала жужжание мух, которых, кажется, были сотни, если не тысячи. И скрежет. Теперь он эхом отдавался в голове и был невероятно громким, подобно гигантским пилам, жужжащим в стенах.

Барьер разваливался на части.

Смещаясь, разрываясь, дробясь, перестраиваясь. Она приложила руку к стене и почувствовала, как под пальцами открылась огромная неровная трещина. Симона прикоснулась к чему-то пульсирующему внутри - к чему-то суетливо ёрзающему подобно перистальтическому рою извивающихся могильных червей. Жужжание стало таким громким, что она больше не могла думать. Комнату заполонили насекомые. Они ползали по шее и по рукам. Садились на лицо, путались в волосах и слизывали соль с губ.

Пока огромный мохнатый червь искал Симону она, спотыкаясь, вышла из гостиной в коридор. К ней что-то прикоснулось - возможно руки, но они были распухшие и мягкие от разложения. Из стен выползали щупальца и хватали её, извивались возле лица, стремясь прикоснуться и распознать, как частенько делала Симона со многими другими. Её руку задело огромное бугристое туловище, и пальцы погрузились в колышущееся месиво колючего меха. Симона отстранилась, пытаясь нащупать стену лишь для того, чтобы наткнуться на мокрую шкуру, которая, как она инстинктивно поняла, принадлежала Рокки. Крик Симоны был едва слышен из-за непрекращающегося шума пилы, скрежета и звука похожего на звон огромного колокола.

Всхлипывая и дрожа, Симона упала на пол, и её колени погрузились в половицы словно они были лишь тёплым, незастывшим цементом. Это была чужая квартира; это была известная ей вселенная, выпотрошенная, вывернутая наизнанку и сливающаяся с другим антимиром. Симона слышала рёв чудовищных паровозных труб, изрыгающих раскалённые клубы радиоактивного пара. Сиренами воздушной тревоги пронзительно завыли они, когда барьер не выдержал, швы кровоточащей раны этого мира разошлись, и хлынула волна ядерной пустоты, стремящаяся заполнить его пространство. Пальцы Симоны прикоснулись к извивающимся петлям прозрачной плоти, нечто вроде сотен иссохших мотыльков и мумифицированных трупных мух дождём посыпалось ей на голову. Вонь была подобна горячему неону, на Симону падали тени, прикосновение которых обжигало, как кислота. Старший знак, дитя, ты должна сотворить старший знак, явить знак Киша. Да, да, она знала, но не понимала, в то время как вокруг сухо клокоча сотрясался воздух.