Скорпион в янтаре

— Выполняйте. Завтра примерно в это время я приеду посмотреть на людей. Затем получите дальнейшие указания.

Гришин снова посмотрел на Заковского. Тот кивнул и сделал отпускающий жест.

Они вернулись на Лубянку.

— Примите мой совет, Леонид Михайлович, — сказал Шульгин, закуривая, — объявите в органы «сталинский» призыв. Наберите молодежь с третьих-четвертых курсов институтов и техникумов. Укомплектуйте ими все отделы, требующие специалистов. Повыдергивайте стоящих командиров из строевых частей армии и флота, подготовьте из них кадровых армейских особистов, знающих, за кем следить, что считать ошибками, что некомпетентностью, а что и действительно вредительством. Особое внимание сосредоточьте на дураках и провокаторах любого уровня. Тогда, если начнется большая война, а она обязательно начнется, не позднее тридцать девятого, вы, по крайней мере, будете иметь перед собой объективную картину, а не конъюнктурную туфту.

— Не лишено смысла, — согласился Заковский. — А вы по вашей новой должности меня поддержите?

— Это еще кто кого, — улыбнулся Шульгин. — Я сейчас уеду, вернусь ли живым — не знаю. Давайте завтра устроим посиделки с новым наркомом обороны. Постараемся так, чтобы вы с Иосифом Родионовичем стали друзьями или хотя бы единомышленниками…

— Помню, — с мечтательной улыбкой сказал Заковский, — как мы его дивизию ущучили под Пологами в девятнадцатом. Говорят, ускакал на коне охлюпкой — без седла и сбруи, и сам босиком, только красные шаровары успел натянуть…

— И об этом вспомните, молодость всегда прекрасна, а старые обиды легко забываются. Да и обид скорее всего не было. Они ж вам тоже потом прилично накидали? Хотя бы и под Екатеринославом…

— Вы прямо Мефистофель какой-то, Григорий Петрович. Я уже с нетерпением жду свидания с коллегой. Безусловно, в вашем присутствии. Вы удивительно умеете людей сводить и с ними сходиться. Как тот раз с Лихаревым в машине… Его я давно знал, вас — совсем ничего, и обстановка была самая пугающая, и вдруг так легко все разрулилось… Без крови и с наилучшими для всех последствиями.

— Характер у меня такой. Легкий. С другим что на царском флоте, что в коридорах власти сложно выжить. Но я вот что скажу — в условиях диктатуры…

Заковский очевидным образом напрягся.

— Пролетариата, я имею в виду, а вы что подумали? Так в условиях означенной диктатуры единственно правильной методикой для ее участников является установление и развитие горизонтальных связей. Уловили ход моей мысли?

— Да, пожалуй, — после тяжелой паузы ответил Заковский.

— Вот на этом и закончим, чтобы не ставить друг друга в сложное положение. У вас гостей обедом кормить принято?

— Да это в секунду.

Заковский нажал коленом кнопку под столом, и тут же появился адъютант.

— Столик, это, накрой в комнате отдыха…

— Есть…

Обычно у крупных начальников в то время имелось под рукой от трех до пяти секретных кнопок: под столом, на столе, внутри письменного прибора и так далее, в меру фантазии. У Шестакова так же было.

Пока они докуривали, в комнату отдыха через секретную дверь проникли подавальщицы, обе не менее чем в сержантских званиях, и сервировали «достархан» в лучшем виде.

Заковский не стал занимать кабинет Ежова, может, из суеверия. Приказал оборудовать для себя совсем другой, на пятом этаже, присоединив к нему два смежных помещения. Получилось даже лучше. Светлее, просторнее и приятный вид из окон.

— Насколько я могу на вас рассчитывать, если по-настоящему? — спросил главный чекист, без всякого удовольствия разжевывая бутерброд с черной икрой.

— Соразмерно, — ответил Шульгин. — Если в нашем положении и в нашем кругу возможна какая-то степень доверия, то я вам ее предлагаю…

Он протянул через стол руку. Заковский ее пожал с явственной надеждой в глазах.

— Давай — на «ты»…

— Конечно, Лева. Я — царский гардемарин, ты — махновский контрразведчик. Согласен, что есть повод договориться?

— Есть, Гриша.

Тут и выпили, глядя друг на друга внимательно. Разумеется, каждый умел уловить в собеседнике даже намек на ложь и криводушие. Кажется, не уловили. Вздохнули облегченно.

Шульгин, словно вспомнив к случаю, спросил небрежно:

— А кто такой капитан Трайчук, знаешь его?

— Подожди… Да, помню. Из отдела Шадрина. Люди говорят — редкая сволочь. На общем фоне…

— Как у Бабеля? Папаша Мендель Крик слыл среди биндюжников грубияном…

— В этом роде. А почему спросил? Пересекались?

— Лично нет, но кое-что слышал. Если его больше нет с нами, горевать не будешь?

— Шлепнули? А кто?

— Пока не готов ответить. Возможно, те, кому он дорогу перешел. Ты лучше выясни, под кем он ходил и чьи приказы до сих пор выполнял. Что ежовец неисправимый — факт, не требующий… А непосредственно кому шестерил? Кстати, Шадрина выпустили? Он наш человек, как мне известно?

— Много тебе известно, — усмехнулся Заковский. — Первым делом выпустили. Хорошо, забить до смерти не успели, но потрудились над ним крепко. Я его прямо оттуда в нашу больницу отправил, а потом, наверное, в Мацесту путевку дадим.