Скорпион в янтаре. Том 1. Инвариант

В квартире было пусто и гулко. Валентин еще не вернулся. Да по здешнему времени прошло едва ли полчаса. Нормально, старые принципы сохраняются. Раз так — хорошо, будем отдыхать как ни в чем не бывало. Утром разыграем задуманную интермедию и посмотрим, как поведет себя навязанный в партнеры товарищ.

Глава третья

Лихарев разбудил своего гостя ровно в полдень. Шульгин встал, чувствуя себя на удивление бодро, словно в один из осенних дней на Валгалле, когда еще не встретили они квангов[14], не узнали о присутствии на планете аггрианской базы. Когда все было просто великолепно. Рассветы над великой Рекой, прохладный, смоляной и хвойный воздух, ощущение полной свободы и безопасности, надежды на светлое будущее.

Удивительно, но только там в свои тридцать с небольшим лет Сашка узнал, что это такое — настоящая безопасность! Понятие в некотором роде иррациональное. Как будто в Москве ему что-нибудь по-настоящему угрожало? За исключением возможного наезда машины на перекрестке, упавшего с крыши кирпича или бандитского ножа под ребра в темном переулке за отказ дать закурить или просто так, от скуки. Совсем не в этом дело. Мало могло найтись в городе людей, не только пьяных придурков, а и хорошо подготовленных специалистов, которые сумели бы обидеть Шульгина. Кто пробовал — горько жалели. Или — жалели их друзья и родственники.

Дело совсем в другом. Кандидат медицинских наук, сотрудник полусекретного института, неплохой актер, спортсмен, знаток японского языка и восточных боевых искусств, в какой-то мере даже философ-конфуцианец, а моментами и буддист, Александр Иванович Шульгин с того дня, когда мать отвела его первого сентября в первый класс, не ощущал себя принадлежащим себе.

Нынешнему читателю это понять трудно. Пожалуй, и невозможно, если он не ровесник. Кто-то, может быть, слышал расхожую, превратившуюся в анекдот фразу: «Шаг вправо, шаг влево считается побегом. Прыжок на месте — провокация. Охрана стреляет без предупреждения». Так это — чистая правда. В местах лишения свободы — абсолютная, в трехлинейную пулю воплощенная. В «свободной» жизни — опосредствованная. За примерно те же действия, пусть и иначе выглядящие, кара соразмерная. Исключение из октябрят, пионеров, комсомола, отказ в приеме в эти же организации, постоянная угроза обсудить на собрании, выгнать из школы, из вуза, не принять в аспирантуру, не дать сдать кандидатский, не дать защититься, защитившись, не пустить в «старшие научные» или доценты…

Да, господи, в самой что ни на есть гитлеровской Германии обычного человека не подстерегало столько опасностей, как в родном СССР. Чего стоит одна только возможность получить реальный тюремный срок за то, что сам прочитал и другим дал не какой-нибудь «Архипелаг ГУЛАГ», а невиннейшее в политическом смысле «Собачье сердце».

Зато, отбившись от «спецназа» аггров, переместившись на Валгаллу, они поняли, что наконец свободны, в абсолютном выражении. В полном соответствии с классиком марксизма здесь для них осуществились одновременно «свобода от чего-то» и «свобода для чего-то». Как минимум для того, чтобы каждый смог стать, кем мечтал сам или предназначала судьба.

— Отдохнули, Григорий Петрович? — заботливо осведомился Валентин, успевший привести себя в порядок, чисто выбриться и облачиться в привычную форму военинженера.

— Более чем, Валентин Валентинович. Какие у вас для меня предложения имеются?

— Да пока что никаких. Вот сейчас на службу отправлюсь, прозондирую обстановку. Сдается мне, нынче там много интересного происходить должно. За вас я не беспокоюсь, а вот с Заковским нужно вопрос как можно быстрее решать. Пока Хозяин не передумал или со стороны какую-нибудь неприемлемую фигуру не подсунули…

— А могут подсунуть? — с искренним интересом спросил Шульгин. — Мне показалось, что Иосиф Виссарионович вполне определенно высказался по этому вопросу…

Еще бы не определенно. Вместе с Антоном они крайне деликатно, но со всей возможной убедительностью внушили Сталину, что лучшего наркомвнудела, чем Леонид Михайлович Заковский, сорокачетырехлетний комиссар госбезопасности первого ранга, ему не найти. Человек с громадным практическим опытом, «карьерный профессионал», начиная с восемнадцатого года ничем, кроме разведки и контрразведки (настоящей), не занимался, с политикой связан лишь с одной стороны — безоговорочно выполнял политические решения руководства, какими бы они ни были.

С точки зрения умного и дальновидного руководителя — идеальный начальник тайной полиции. Нужно только в окончательной, перед подписанием постановления, беседе отчетливо дать понять человеку, что данный пост — вершина его карьеры, что никаких иных вариантов рисовать себе не следует даже в мыслях и что личное благополучие, а также и физическое существование четко очерчено сроками жизни сюзерена. Впрочем, объяснять это чересчур подробно тоже не следует, если умный — сам поймет.