Скорпион в янтаре. Том 1. Инвариант

Елена села поперек кровати, вытянула ноги до середины кельи, руки закинула за голову, вызывающе выставив свои не слишком роскошные груди. Она явно ощущала себя перешедшей в иное качество. Женщина она теперь, со всеми вытекающими последствиями. Полноценное существо, познавшее не только неведомое ранее удовольствие, но и осознавшее свои права и власть.

Обняла Игоря, сама стала горячими ладонями скользить везде, целовать его мягкими, совсем не такими, как раньше, губами.

– Ты же теперь навсегда мой, князь? Мы с тобой начнем новую, Мещерскую династию. Давай еще раз. Мне понравилось. Только теперь не так. Постельные бабы меня учили, ты не думай. Нас, княжон, с самого детства учат. Книги индийские и арабские, с картинками, читают. Вас, мужчин, воинскому делу обучают, нас этому…

Очень Ростокин удивился. Сейчас действительно не питерская студентка Лена его обнимала, а подлинная великая княжна, с историческим опытом тысячелетней империи. Вспомнилась из прочитанных книг басилисса Феодора, еще кое-какие византийские дамы, имевшие гаремы мужиков почище, чем женские у царя Соломона.

– Ты сейчас все правильно сделал. Не груб был, не спешил. За это я тебя еще больше полюбила. Девичья любовь – не то. Просто глупость. А женщиной с тобой став, никогда тебя не покину. Люб ты мне, и другого не надо.

Шепча эти слова, Елена вела себя так, что напомнила Игорю суккубов, демонов, принимающих женский облик, доводящих мужчин до исступления, а потом…

Но не о каком «потом» ему думать не хотелось.

– Вот, – удовлетворенно сказал Елена, наконец перевернувшись на спину и распрямившись. – Подай вот это… – указала на соседний табурет. Натянула сначала белые трикотажные трусики (разве их в тринадцатом веке знали?), а потом и вязаные солдатские кальсоны с рубашкой. – Теперь я рожу отцу наследника. Старшие сестры опоздали, дуры чопорные…

Ростокину показалось, что его опять использовали. Династические хохмочки, так их мать…

Хотел было спросить: а как насчет всего остального? Любовь там, свадебное путешествие по достопримечательностям Золотого кольца, или в Европу…

«Какая, на хрен, Европа, – тут же возразил он сам себе. – Париж – поганая деревушка, где даже Нотр-Дам построят через полтораста лет. А так – деревня, до Владимира и до Твери как до Марса пешком, не говоря о Новгороде Великом!»

– Спать будешь, княжна? – спросил он, затягивая ремень на кителе.

– А что, по крышам бегать? – ответила Елена, подтягивая одеяло к груди.

Удивительно пересекались манеры и черты характера двух вроде бы разных девушек, но, похоже, одинаково неудобные в обычной семейной жизни. С первой Ленкой он расстался не по своей воле, не понимая еще, что нашел, что потерял, а с этой, похоже, не только великокняжеского стола не нужно, а и вообще…

– Так и поспи, и я тоже…

Елена махнула рукой и отвернулась лицом к стене.

Игорь чувствовал себя совершенно вымотанным. Кто б сказал раньше, что юная девственница может до такого довести. А то у него женщин раньше не было. Мадьярка Алла, страстная до потери сознания, и та оставляла достаточно сил…

Суккуб, не иначе, княжна Елена. Хорошо, что живым удалось выскочить.

Он не знал, каким образом сумел разыскать помещение, где сидели, выпивали и закусывали Александр Иванович с игуменом.

– Ого! – хором сказали оба, увидев то ли князя, то ли корреспондента газеты «Звезды зовут».

Ростокин затворил за собой дверь, надеясь, что до утра ее больше никто не откроет. Ему вспомнилась ночь в келье отца Григория, казначея Кирилло-Белозерского монастыря.

– Бесы ли тебя обуяли, сын мой? – спросил отец Флор, недрогнувшей рукой наливая стограммовую стопку. – На, ее же и монаси приемлют, и ты прими, не пьянства ради, а душевного здоровья для…

– Спасибо, отче. – Игорь махом выпил, посидел, ощущая, как растекается по телу раба божия чревоугодная влага, подцепил двузубой вилкой порядочную порцию монастырской квашеной капусты, которую грешно есть помимо водки.

– А знаешь, товарищ корреспондент, пока ты мировоззренческие вопросы решал (ведь так?), мы с отцом Флором под первый литр удивительнейшие вещи выяснили…

Игорь, сглотнув, поднял взгляд.

– Ты, помнится, отца Григория хорошо знал? Ну, того самого… – Шульгин, забыв о предыдущем, курил, уже не спрашивая разрешения и не выходя на галерею, да и игумен внимания не обращал. Не до того.

– Знал, а что? – Ростокин, еще не перейдя предела, сам к чужой фляге не тянулся, но глазами Шульгину показал, что добавить – необходимо.

– Так отец Флор тоже его очень хорошо знает…

– Это, то есть, как? – Сказать, что Ростокин был ошарашен, – ничего не сказать.

– Да как хочешь, сын мой. – Игумен разлил, почесал снизу вверх бороду, – Достойнейший монах отец Григорий. Кровушки пролил немало, так ведь в мирском качестве, Отечество защищая, что подвиг, а не грех. Зато потом тридцать лет повседневно молился, не за себя только, за всех, с кем служить пришлось…

Ростокин, сглотнув еще сто грамм крепчайшей настойки (куда там братьям-бенедиктинцам с их ликером), медленно уплывал.

– И тебе помог от наваждения избавиться, не так ли?